"Николай Григорьевич Михайловский. Таллинский дневник " - читать интересную книгу автора

- Сейчас пойдем к нашему командарму. Он устроит нам пресс-конференцию,
в пять минут - полный стратегический обзор.
- Командарму? - удивленно переспросил я, зная, что на флоте есть
адмиралы, командиры соединений кораблей различных классов, командующие
эскадрами, но командарм - фигура сухопутная.
- Э, милый, вы отстали от жизни, - продолжал, улыбаясь, Цехновицер, - у
нас на флоте есть свой командарм. Он один посвящен во все тайны военного
искусства...
- Кто же такой?
- Писатель Всеволод Вишневский.
Я знал, что Всеволод Витальевич в первые дни войны приехал сюда из
Москвы, и обрадовался возможности повидаться с ним.
Цехновицер повел меня в Политуправление флота, на третий этаж, и
постучал в дверь служебного кабинета. На стук откликнулся спокойный,
неторопливый голос: "Да, войдите".
Вишневский стоял у карты, висевшей на стене, в руках держал газету и,
судя по всему, изучал утреннюю сводку Совинформбюро.
Он встретил нас сухо. Впрочем, это было характерно для него. Вся бурная
и поистине неукротимая энергия, которой он жил, скрывалась где-то в тайниках
его души и обнаруживалась лишь в тот момент, когда он поднимался на трибуну.
А в обычной обстановке он казался нелюдимым, замкнутым, говорил тихо, даже
застенчиво и всегда был погружен в раздумье. Но как это ни странно, даже
когда он молчал, это был прекрасный собеседник: один взгляд, улыбка на лице
подчас выражали значительно больше, чем слова.
Я смотрел на грудь Вишневского с орденами Ленина, Красного Знамени и
"Знак Почета". В ту пору было редкостью встретить человека, имеющего такие
высокие награды.
- Вы смотрите на карту, а не на ордена, - дружески-повелительным тоном
сказал мне Цехновицер и обратился к Вишневскому:
- Всеволод Витальевич, что у нас нового?
Вишневский, любивший информировать, объяснять, "вводить в обстановку",
показал нам на карте, где проходит линия фронта, сколько километров немецкие
войска прошли за последние сутки и за истекшую неделю. Он сравнивал, в какие
дни они продвигались быстрее, в какие медленнее, и делал при этом
собственные выводы.
Мы вернулись в зал и долго говорили о Вишневском, вспоминали его пьесу
"Оптимистическая трагедия", фильм "Мы из Кронштадта", и Цехновицер верно
заметил - при всем том, что Вишневский очень талантливый и самобытный
писатель, у него противоречивый характер, который не так просто понять.
Потом Цехновицер вспомнил, что у него сегодня лекция, и в раздумье стал
расхаживать по залу. Это называлось у него "собраться с мыслями". Он терпеть
не мог выступать по заранее написанному тексту.
Вечером зал, служивший нам спальней, заполнили моряки, пришедшие с
кораблей и далеких участков фронта, - командиры, политработники,
пропагандисты. На трибуне появилась высокая худощавая фигура Цехновицера.
Взяв в руки длинную указку, он начал лекцию. На какой-то миг мне показалось,
что я нахожусь в университетской аудитории, но только на миг, - разумеется,
сегодня он говорил не о литературе.
Через всю карту тянулись флажки, обозначавшие линию фронта от Черного
до Балтийского моря. Гигантский вал гитлеровской армии с каждым днем все