"Дмитрий Алексеевич Мищенко. Синеокая Тиверь (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

И Велисарий не ошибся. На звон золота, высыпанного щедрой рукой,
откликнулись не много и не мало - три тысячи готов и герулгов, которые
квартировали там же, в Константинополе, и принадлежали в большинстве к
щитоносцам императорской армии в недавней войне с Ираном. Да и сражались
наемники яростнее, чем можно было надеяться. Ослепленные соблазнительными
обещаниями, не обремененные сомнениями, за что сражаются, они не
прислушивались к предостережениям, уговорам, не останавливали их и
собственные потери. Словно проголодавшиеся волы, которые увидели корм, шли
и рубились молча; их пробовали остановить - но они свое знали: напирали и
убивали. Восставшие не были так искусны, как готы и герумы, не хватало им
и такой воинственности, как у наемников, но их было много, им было кого
ставить на место тех, которые падали. Долго бились они с каким-то
остервенелым упорством, с непонятной для их противников жертвенностью...
Битва в Милее продолжалась с утра до полудня, а победы, как и
победителя, еще не наметилось. Были потери и с одной и с другой стороны.
Над Константинополем не умолкал сплошной гул, но на это не обращали
внимания. Где-то подбирали раненых, где-то не успевали, и по ним шли те,
кто должен был идти дальше. Трупы лежали словно на покосе, и не видно было
конца побоищу. Тогда решились и бросились между ослепленными злобой людьми
православные священники. Уповая на сан свой и на слово Божье: ведь пути
безумных, как и пути Всевышнего, неисповедимы, священники взяли в руки
иконы и, подняв их перед собой, стали между сражающимися воинами, призывая
прекратить резню, не проливать невинной крови. Димы злились на них,
приказывали отойти и не мешать, а варвары даже не взглянули, кто перед
ними: те, кто держит меч, или те, кто иконы, рубили беспощадно и тех и
других.
Это решило их судьбу. Пораженные святотатством, жестокостью
наемников, поднявших на святыни и святых отцов оружие, повстанцы собрали
все силы, мужеству мужчин помогало бесстрашие женщин, детей, которые
бросали на головы варваров посуду из окон, черепицу с крыш, лили кипяток,
и наемники были смяты.
Даже Велисарий возвратился в Августион уже не тем Велисарием, каким
вышел из него поднимать повстанцев. Он сидел совершенно отрешенный,
обессиленный и униженный, казалось навсегда потерявший присутствие духа.
Он был способен лишь вытирать пот и тупо смотреть перед собой.
- Пришло время, - сказал император, - поманить волка зайцем. Другого
выхода не вижу.
Он созвал доверенных людей, им высказал свое повеление.
А немного спустя из залива вышел императорский флот, и среди
повстанцев пошла гулять радостная весть: император бежал, народ волен
избрать другого правителя, а тот, другой, пусть войдет в Августион как
повелитель восставших.
Радость есть радость, ее не удержишь в сердце, а в доме - и подавно.
На улицы и площади вышли все - и те, кто сражался, и те, кто не держал в
руках оружия. Еще бы, такая великая победа и такое радостное событие:
тирания низвергнута, тирана в Августионе больше нет.
Люди забыли о недавних раздорах, обидах, приветствовали и поздравляли
друг друга, обнимались, радовались. А тем временем самые догадливые
сооружали на площадях трибуны, с которых демархи не замедлили высказать
общую волю: диадему василевса следует водрузить на голову одного из двух -