"Петр Межирицкий. Читая маршала Жукова" - читать интересную книгу автора

Сотрудники НКВД принесли все это добро помимо московского начальства
самым авторитетным на Украине людям с одной целью: узнать, что с этим
делать. (Все, кроме Балицкого, погибли. Это наводит на мысль, что утечка
информации произошла через него. Не сразу...) Вопроса о доверии к вождю
энкаведисты не поднимали, ограничившись представлением документов и выводами
экспертизы. Вопрос не мог не встать сам собой. По соображениям советской
государственности и идеалов коммунизма подозрения Косиором были отвергнуты.
Данных для реконструкции обсуждения нет. Сохранились две достоверные фразы.
Якир сказал: "За Сталиным мы пойдем с закрытыми глазами". (Так говорят во
тьме, когда увидеть все равно ничего нельзя.) -- "Зачем же, -- возразил
Косиор, -- за Сталиным мы пойдем с открытыми глазами." (Так говорят, когда
видеть ничего не желают. Очевидно, слова Якира были им сказаны после того,
как Косиор решил не видеть бумаг.){27}.
Вот и все, что побуждает думать о Якире, как о том, кто глядел дальше
других и готов был действовать, если армию поддержит партия и НКВД хотя бы
только Украины. Понимаю, что данных для такого заключения мало. Но смерть
Якира, убитого первым, сразу после фарса судебного заседания, его
выкрикнутое в расстрельное дуло "Да здравствует Сталин!" (явно в защиту
семьи) и особо злобная реакция Сталина и его клики на смерть Якира весьма
подкрепляют такое предположение.
Теперь, когда Косиор отверг серую папку как фальшивку, не оставалось
ничего иного, как доложить о ее содержимом Ягоде, что означало -- Сталину.
Судьба всех, видевших документы, была предрешена.
Сталин принял известие о папке с выдержкой опытного провокатора: вот,
дескать, опять подкоп под партию и государство. Он разумно не скрыл этого
факта и разумно о нем не распространялся. Так, при случае, обронил что-то
Хрущеву, поскольку тот, отряженный на Украину, мог узнать о папке от
случайно уцелевших или слышавших от третьих лиц.
В связи с этим возникает еще вот какое соображение.
Сталин-то знал, что где-то в архивах, недоступные ему ввиду его
высокого положения и невозможности лично заниматься пошлым поиском, лежат
убийственные для него бумаги. Опасался, что они всплывут. Не при жизни, так
после смерти, тоже страшно, ведь понимал, что входит в историю. Кто будет
заинтересован объявить фальшивкой подлинные документы после его смерти?
Никто, конечно! Об этом при жизни надо позаботиться. Значит, уничтожить
свидетелей прошлых дней, этих политкаторжан, сумма их знаний может напомнить
о его дружбе с провокатором Малиновским и тем прояснить картину провалов. А
главное - дезавуировать доверие к архивам. На вершине власти, когда
направление его мыслей стало руслом мышления прислуги, велеть ей стряпать
архивные фальшивки на деятелей партии. Тогда при всплытии собственного его
агентурного дела и оно может быть объявлено фальшивкой. Причем, и устного
распоряжения довольно, лишь бы оно стало известно кому надо. Развести такую
грязь, чтобы его собственная в ней утонула.
Ягода не посмел фабриковать фальшивки{28}. Не нашел людей. Чтобы
фальсифицировать историю, ее надо превосходно знать. Вдоволь было еще
подлинных архивных дел. Но, решая направить усилия подчиненных на розыски
подлинников, найти что-либо подобное он не ожидал. Если бы в ОГПУ все еще
был Дзержинский, если бы в стране оставался Троцкий или хоть Каменев и
Зиновьев могли бы взойти на трибуну, серая папка означала смертный приговор
Сталину: дело его друга Малиновского и конец провокатора, расстрелянного по