"Густав Майринк. Зеленый лик " - читать интересную книгу автора

сильнее, удесятеренная зрелищем бессмысленной и бесцельной маяты такого
множества людей.
Он будто прозрел от внезапного ужаса, увидев гримасы на мельтешивших
перед ним лицах.
Это были уже не те люди, которые запечатлелись в его памяти спешившими
на увеселительные представления, дабы потешиться или разогнать тоску
повседневных забот! На всех лицах проступала печать некоего неисцелимого
скитальческого недуга, своего рода отсыхания корней.
Простая борьба за существование не оставляет на лице таких борозд и
пятен.
Он невольно вспомнил гравюры на меди, изображавшие средневековые пиры
во время чумы и пляску смерти, и еще на ум приходили стаи птиц, которые в
предчувствии землетрясения безгласно, словно обезумев от непонятного страха,
кружат над землей.
Экипажи один за другим подкатывали к цирку. К его дверям в нервозной
спешке, словно дело шло о жизни и смерти, рвались люди: дамы, блистающие
бриллиантами и утонченностью благородных черт; французские баронессы,
ставшие кокотками; важные, стройные англичанки, еще недавно вхожие в
приличное общество, а теперь - в компании каких-нибудь разбогатевших в
одночасье биржевых жуликов с крысиными глазками и гиеньими мордами; русские
княгини в перманентной лихорадке от бессонных ночей и чрезмерного
возбуждения - ни намека на былую аристократическую невозмутимость, все
прежнее достоинство смыто волной духовной катастрофы.
Предвестием наступающих последних времен из недр цирка раздавались то
угрожающе близко и громко, то глухо, словно задушенные толстыми брезентовыми
тентами, раскаты хриплого рева диких зверей и ударял в нос едкий запах
звериного дыхания, парфюмерии, сырого мяса и конского пота.
По контрасту с увеселительной программой в памяти возникла картина,
которую он однажды видел в бродячем зверинце: медведь, прикованный к решетке
за левую лапу. Воплощение беспредельного отчаяния, он переступал с одной
ноги на другую, и так беспрестанно, изо дня в день, из месяца в месяц.
Спустя годы Хаубериссер вновь увидел его на какой-то ярмарке.
"Почему же ты тогда не выкупил его!" - настигла его мысль, которую он
прогонял, наверное, сотню раз, но она продолжала преследовать его все с той
же обжигающей ясностью самоупрека в тот миг, который выбирала сама, -
нисколько не потускневшая и такая же беспощадная, как в первый раз, когда
появилась, пусть даже была карликом, ничтожной невеличкой в сравнении с
огромными промахами и потерями, оставляющими свои рубцы на человеческой
жизни, и все же она оставалась единственной мыслью, неподвластной времени.
"Призраки неисчислимых множеств убитых и замученных тварей насылают на
нас проклятия и взывают об отмщении! - От этой мысли сжалось на миг сердце
Фортуната. - Горе нам, людям, если на Страшном суде душа хотя бы одной
лошади будет нашим обвинителем. Почему я тогда не выкупил его!" Сколько раз
он казнился этими горчайшими упреками и всякий раз заглушал их неизменным
доводом: от освобождения медведя было бы не больше толку, чем от сдвига
одной песчинки в пустыне. Но, с другой стороны, - он окинул мысленным взором
всю свою жизнь - разве сделал он на своем веку что-то более значительное? Он
корпел над книгами и света солнечного не видел, трудясь над созданием машин,
он строил машины, давно превратившиеся в ржавый хлам, и потому упустил
возможность помочь другим людям, чтобы хотя бы они нагляделись на солнце. Он