"Робер Мерль. Уик-энд на берегу океана " - читать интересную книгу автора

расплывались маленькие белые облачка. На сей раз никто не слышал, как
подкрались самолеты. Летели они на большой высоте, тесным строем, и внезапно
начали свои изящные воздушные маневры, как при первом налете: то расходились
в разные стороны, то снова слетались вместе, снова рассыпались, скользили на
крыле, кружили, чуть спускались, взмывали, вертелись, описывали круги,
строились восьмеркой, потом вдруг треугольником, острым углом вперед, словно
гигантские журавли во время осеннего перелета, снова летели строем;
смыкались, расходились. Все это напоминало пируэты хорошо слаженного балета,
грандиозного балета на высоте двух тысяч метров, какой-то священный танец
перед атакой.
В затылке, в спине, вдоль всей руки Майа почувствовал непонятное
покалывание. Будто тоненькие горячие иголочки впивались ему прямо в мясо,
куда точно, он определить не сумел бы, и покалывание это все время
переползало с места на место. Боли особой не ощущалось, но терпеть уже не
было сил. "Неужели я боюсь?" - удивленно подумал он. И вдруг ему захотелось
во что бы то ни стало вырваться из толпы, уйти, убежать неизвестно куда,
лишь бы убежать. Однако он принудил себя остаться на месте и, только
осознав, каких трудов это ему стоило, измерил глубину своего страха.
"Неужели я становлюсь трусом?"- тоскливо допытывался он у себя самого. Ноги
дрожали, и, проведя рукой по лицу, он с изумлением заметил, что вся ладонь
стала мокрая от пота. Он пошел прочь от берега, не торопясь, заставляя себя
считать шаги, не сутулиться. "Сейчас пройдет, - утешал он себя... - и раньше
так бывало". Но ничего не проходило. Никогда еще его не забирало так сильно.
Корпус он держал напряженно-прямо, а внутри все расслабло, стало вялым, как
червяк. Внезапно громче застучало сердце. Он слышал, как в груди отдаются
глухие сильные удары. И ему почудилось, что грудь вот-вот разорвется, не
выдержав этих ударов.
Он остановился у опорной стенки, отделявшей пляж от главной аллеи.
Оглушительно грохотали зенитки, но бомбардировщики там, высоко в небе,
продолжали свои маневры. Не кончили еще своего священного танца. "Сейчас
непосредственной опасности нет. И, однако, я боюсь, дико боюсь", - думал
Майа. Он попытался было излечить себя оружием иронии, взять молодцеватый
тон. Но ноги дрожали. Опершись ладонью о стенку, он помочился. Ему стало
легче, он даже вынул из пачки сигарету. Но, поднося к сигарете зажигалку,
заметил, что его рука дрожит. Он быстро сунул руку в карман. Его снова
охватило неодолимое желание бежать. "Я боюсь, - думал он. - зверски боюсь".
Может быть, решил он, надо сопротивляться, а может, дать себе волю. Он
перебрался через стенку и зашагал быстрее... В ушах у него жужжало, а глаза
застилал туман.
Он снова остановился, вытащил носовой платок. Отер лицо. "Неужели же я
трус?" - с отвращением подумал он. От дыма першило в горле. Он заметил, как
сигарета дрожит в губах, и бросил ее на землю. Потом с силой сжал в карманах
кулаки, заставил себя дышать ритмично и глубоко, но, нагнув голову, чтобы
набрать полную грудь воздуха, он поглядел на свои ноги. Они дрожали. Видно
было, как они дрожат под кавалерийскими брюками. От бедер до кончиков
пальцев их сотрясала беспрерывная дрожь.
Майа боязливо огляделся вокруг. Никто на него не смотрел. Он
чувствовал, как по спине между лопатками струится пот.
Пронзительный свист, заглушив грохот зениток, прорезал воздух. Майа
прыгнул в сторону, упал ничком на землю. Свист становился все громче,