"Робер Мерль. За стеклом (роман)" - читать интересную книгу автора

разобщенности "массового общества". Вольные разговоры и поступки героев
романа будут, можно полагать, ошарашивать иных читателей, но, если их не
вразумит авторская ирония, стоит учесть: Мерль описывает реальную
действительность. Повод для первой вспышки в Нантере действительно был
усмотрен в барьерах между мужским и женским общежитием. А в майском
"фольклоре" тема секса заняла второе место после темы революции. Еще
лозунги: "Чем больше я занимаюсь революцией, тем больше мне хочется
заниматься любовью", "Мы не боимся ничего - у нас есть пилюли". Во весь
голос кричали майские бунтари о том, что не принято обсуждать в приличном
обществе. В этих выкриках, помимо вызова традиционной морали, слышится и
наивное опровержение столь же наивной трактовки революции как акта аскетизма
и жертвенности, и эхо все той же попытки самоутверждения.
"По-моему, заниматься любовью надо, как воду пьешь", - бравирует
Жаклин, которую в конце романа чувство личного одиночества едва не доводит
до самоубийства. Вряд ли Мерлю приходило в голову, что советскому читателю
фраза его героини напомнит пресловутую теорию "стакана воды", поветрие
которой затронуло нашу молодежь 20-х годов. Именно затронуло -- не больше.
Многие замечательные произведения того времени ("Налет" Л. Сейфуллиной,
"Исанка" В. Вересаева, "Дневник Кости Рябцева" Н. Огнева и другие)
подтвердят: были и у нас подобные же проблемы, которые, однако, не разрушили
духовной цельности нашей молодежи, достойно выдержавшей последующие тяжкие
испытания.
Именно поэтому в изображении французского студенческого движения важно
не перейти грань, которая отделяет политический роман от эротического. Хотя,
конечно, эта грань с разных позиций ощущается по-разному. "Спать или не
спать - у них как быть или не быть", - пишет о героях Мерля Вюрмсер. И все
же эти молодые люди не так уж порочны, если сами попадают в легкомысленно
разбросанные ими капканы добрых, теплых чувств, в ловушки верности,
ревности, любви. А в том, что читатель увидит это, - бесспорная заслуга
Мерля.
Но от великого до смешного, как известно, один шаг. Застрельщики
"Движения 22 марта" воображали себя Самсонами, сотрясающими столпы
буржуазного храма, а в июне американские туристы ходили в захваченный
студентами "Одеон", как на стриптиз. Любопытным зрителям было не до
философии при виде столь красочного зрелища. А интеллектуальный Париж валом
валил на словопрения студенческих проблемных комиссий в Сорбонне, как на
выставки этнографических раритетов. Стремление юных героев Мерля избежать
"фольклора" оказалось тщетным. "Она въелась в тебя, эта буржуазия... Она все
втягивает в себя, даже движение протеста!"
Крупнейший социолог буржуазной Франции Раймон Арон, которому под
натиском майских бунтарей пришлось оставить кафедру в Сорбонне, решил
поквитаться с ними в своей книге "Бесподобная революция". Карнавал,
маскарад, сатурналии, исступление, клоунада - вот далеко не полный набор
придуманных им саркастических характеристик, отголосок которых мы встречаем
и на страницах романа. Однако Мерль не собирается вслед за Раймоном Ароном
надевать на головы студентов дурацкие колпаки. Угол зрения Мерля верен:
важно и в несерьезном увидеть серьезное, увидеть реальные проблемы.
Всеотрицание, словесный максимализм, стихийность движения - все это
способствовало выходу на авансцену ультралевых групп. Из романа читатель
узнает, что студенты Нантера сплотились вокруг анархистов, которые явились