"Андрей Меркулов. В путь за косым дождем " - читать интересную книгу автора

Но потом, опять на земле, когда работа кончена, в глазах пилота
остается их многотонное величие - они, кстати, и весят тысячи тонн, -
причудливость небесных айсбергов и неожиданность их оттенков, которая
невольно, как и на море, многих закоренелых практиков делает глубоко
замаскированными поэтами.
Как-то в Арктике я подружился с командиром транспортного корабля. Я
летел с ним в кабине, где и есть настоящее место писателя, не потому, что
фюзеляж был всего-навсего обмерзшим, до отчаяния пустым железным сараем, а
потому, что нигде не поговоришь так запросто с экипажем, как здесь или в
летной гостинице, если жить с ними в одной комнате. Мы жевали бортпаек,
запивая крепким чаем из термоса, и говорили о всякой всячине. Командир был
немолодой, энергичный, сухощавый, чуть горбоносый, прожаренный дотемна
арктическим солнцем, подвижный и очень серьезный, он даже свой экипаж с утра
до вечера воспитывал и следил, что читают. Но поэзии он не признавал. Не
прочел ни одной строчки, и не видно было, чтобы раскаивался.
Самолет висел над облаками. Этот пейзаж был привычен и близок летчикам;
отмечая все необходимое для работы, они в то же время вбирали глазами - без
слов и так же естественно, как легкими вбирают воздух для дыхания, - тонкие
переливы нежных северных красок и эту бесконечную, чуть всхолмленную равнину
облаков под нами, похожую на волнистое снежное поле России, где снег не
бывает так плотен, сбит ветром и ровен, как в Арктике, и дальние, розовеющие
от солнца гряды более высоких облаков, подобные вершинам величественных гор,
на которые мы шли, повинуясь маршруту.
Связь с аэропортом кончилась. После взлета командир должен был, как
обычно, до посадки передать штурвал второму пилоту. Но он не сделал этого.
Молча и прямо смотрел он перед собой на приближающуюся гряду облаков,
похожих на ледяные вершины, отсвечивающие розовым отблеском скрывающегося
где-то за ними солнца... Безмятежное и спокойное, вставало перед нами
величие мира, чистота природы, такой ясной, какой бывает она, наверное,
только в прозрачном небе весенней Арктики.
Высокие облака приблизились. Первое из них приняло самолет крутой
розовой грудью. Врезавшись в эту легкую воздушную массу, мы почувствовали на
секунду обманчивое впечатление стремительного приближения горной вершины;
потом самолет нырнул в облака, и все вокруг потонуло в сероватом, влажном
даже на взгляд тумане; где-то в этой серой массе прямо перед нами
обозначилось тусклым желтым пятном солнце; мы пробивались прямо на него, оно
наливалось светом, и уменьшалось, и стало нестерпимо ярким, - мы вышли из
облака и опять увидели солнце перед собой в открытом небе. И вновь впереди
тянулась гряда похожих на снежные горы облаков. Теперь они были ниже, чем
курс самолета. И тогда командир чуть отстранил от себя штурвал, машина
опустилась - и снова мы понеслись на облако, подобное снежной вершине, и
врезались в него. В сером тумане опять стало накаляться солнце, пока не
вспыхнуло в чистом небе по ту сторону облачной гряды... Мы шли, как бы
пронизывая насквозь одну горную цепь за другой. В интервалах меж облачными
вершинами самолет почти скользил по поверхности туманного поля, и сразу
становилась заметной скорость в триста километров в час, с которой мы
стремились к следующей гряде. Все это было похоже на странную гонку среди
фантастических небесных гор; вокруг нас, с обманчивым впечатлением подлинных
скал, клубились лощины, и тени ложились на их уступы так же, как это бывает
в горах, но все это было текучим, легким и призрачным, и только в секунду