"Проспер Мериме. Локис (Новеллы)" - читать интересную книгу автора

взбежал с ней на крыльцо так легко, как будто он нес голубку. Мы все
аплодировали его ловкости и рыцарской галантности. Крестьяне бешено
кричали "виват", а невеста, вся зардевшись, смеялась и трепетала
одновременно. Отнюдь не спеша освободиться от своей прелестной ноши, граф
с торжеством показывал ее обступившей его толпе...
Вдруг на площадке крыльца показалась высокая, бледная, исхудавшая
женщина; одежда ее была в беспорядке, волосы растрепаны, черты лица
искажены ужасом. Никто не заметил, откуда она появилась.
- Медведь! - пронзительно закричала она. - Медведь! Хватайте ружья!..
Он тащит женщину! Убейте его! Стреляйте! Стреляйте!
То была графиня. Приезд молодой привлек всех на крыльцо, на двор, к
окнам замка. Даже женщины, присматривавшие за сумасшедшей, забыли о своих
обязанностях; оставшись без присмотра, она ускользнула и явилась никем не
замеченная среди нас. Произошла тяжелая сцена. Пришлось ее унести,
несмотря на ее крики и сопротивление. Многие из гостей не знали об ее
болезни. Пришлось им объяснять. Долго еще продолжали перешептываться. Лица
омрачились. "Дурной знак", - говорили люди суеверные, а таких в Литве
немало.
Между тем панна Ивинская попросила себе пять минут, чтобы приодеться и
надеть подвенечную фату - процедура, длившаяся добрый час. Этого было
более чем достаточно, чтобы лица, не знавшие о болезни графини, были
осведомлены о причине и всех подробностях ее недуга.
Наконец невеста появилась в великолепном уборе, осыпанная бриллиантами.
Тетка представила ее всем присутствующим. Когда же наступило время идти в
церковь, то вдруг, к моему изумлению, г-жа Довгелло в присутствии всего
общества дала такую звонкую пощечину своей племяннице, что даже те,
внимание которых в эту минуту было отвлечено чем-нибудь другим,
обернулись. Пощечина эта была принята с полнейшей покорностью, и никто не
выказал ни малейшего удивления, только какой-то человек, одетый в черное,
записал что-то на принесенном им листе бумаги, и несколько лиц из
присутствующих дали свою подпись с видом полнейшего равнодушия. Лишь по
окончании церемонии мне объяснили, что сие означало. Если бы я знал об
этом заранее, я не преминул бы возвысить свой голос священнослужителя
против этого ужасного обычая, целью которого является создать повод для
развода, на том основании, что будто бы бракосочетание состоялось лишь
вследствие физического принуждения, примененного к одной из сочетающихся
сторон.
Совершив религиозный обряд, я счел своим долгом обратиться с
несколькими словами к юной чете с целью вразумить их относительно всей
важности и святости соединявших их обязательств, и так как я еще не мог
забыть неуместного постскриптума панны Ивинской, я напомнил ей, что она
вступает в новую жизнь, где ее ждут не забавы и радости юношеских лет, но
важные обязанности и серьезные испытания. Мне показалось, что эта часть
моего обращения произвела на молодую и на всех тех, кто понимал
по-немецки, большое впечатление.
Залпы ружейных выстрелов и радостные клики встретили свадебный кортеж
при выходе его из церкви. Затем все двинулись в столовую. Завтрак был
превосходен, гости изрядно проголодались, и сначала не было слышно ничего,
кроме стука ножей и вилок. Но вскоре шампанское и венгерское развязали
языки, раздался смех, даже крики. Тост за здоровье молодой был принят с