"Проспер Мериме. Этрусская ваза (Новеллы)" - читать интересную книгу автора

***, особенно когда он излагает свои политические планы.
- Признаете ли вы также, - продолжал Темин, - что госпожа де Курси
женщина на редкость умная?
Наступило минутное молчание. Сен-Клер опустил голову; ему
представилось, что глаза всех присутствующих устремлены на него.
- Кто же в этом сомневается? - произнес он наконец, продолжая смотреть
в тарелку с таким видом, как будто его занимали нарисованные на ней цветы.
- Я утверждаю, - сказал Жюль, возвышая голос, - что она - Одна из трех
самых прелестных женщин Парижа.
- Я знал ее мужа, - сказал полковник, - он часто показывал мне женины
письма: они были очаровательны.
- Огюст, - перебил Гектор Рокантен, обращаясь к Сен-Клеру, -
представьте же меня графине! Вы, говорят, пользуетесь большим влиянием в
ее салоне.
- В конце осени, - пробормотал Сен-Клер, - когда она вернется в
Париж... Мне... мне кажется, что она никого не принимает в деревне.
- Дайте же мне наконец договорить! - вскричал Темин.
Снова наступило молчание. Сен-Клер сидел на своем стуле, как подсудимый
в зале суда.
- Вы не видели графиню три года тому назад, Сен-Клер (вы были тогда в
Германии), - продолжал Альфонс де Темин с убийственным хладнокровием, - и,
следовательно, вообразить себе не можете, какова была в то время графиня.
Прелесть! Свежа, как роза, а главное - жива и весела, как бабочка. И
знаете ли, кто из бесчисленных ее поклонников более других удостоился ее
расположения? Масиньи! Глупейший и пустейший из людей вскружил голову
умнейшей из женщин. Скажете ли вы после этого, что с горбом можно
достигнуть такого успеха? Поверьте: требуется лишь приятная наружность,
хороший портной и смелость.
Сен-Клер страдал невыносимо. Он собрался уже обвинить рассказчика во
лжи, но боязнь скомпрометировать графиню удержала его. Ему хотелось
произнести несколько слов в ее оправдание, но язык не повиновался. Губы
его дрожали от бешенства. Он тщетно искал косвенный предлог, чтобы
придраться и начать ссору.
- Как! - вскричал Жюль с видом крайнего удивления. - Госпожа де Курси
могла отдаться Масиньи? Frailty, thy name is women [О женщины, вам имя -
вероломство! (англ.)] (*11).
- Доброе имя женщины - сущий пустяк! - произнес Сен-Клер голосом резким
и презрительным. - Каждому позволительно трепать его ради острого словца
и...
Пока он говорил, он вспомнил с ужасом этрусскую вазу, которую много раз
видел на камине в парижском салоне графини. Он знал, что это был подарок
Масиньи после возвращения его из Италии, и, словно для того, чтобы усилить
подозрение, ваза последовала за графиней в деревню. И каждый вечер,
откалывая свою бутоньерку, графиня ставила ее в этрусскую вазу.
Слова замерли у него на губах; он видел только одно, помнил только об
одном - этрусская ваза!
"Хорошее доказательство! Основывать подозрение на такой безделице!" -
скажет какой-нибудь критик.
Были ли вы когда-нибудь влюблены, господин критик?
Темин находился в слишком хорошем расположении духа, чтобы обидеться на