"Проспер Мериме. Аббат Обен (Новеллы)" - читать интересную книгу автора

- Хранить его - это ребячество; может быть, это даже нехорошо.
И он бросил его в огонь. Когда бедные цветы перестали трещать и гореть,
он произнес уже спокойнее:
- Я вам благодарен за то, что вы заставили меня это рассказать. Вам я
обязан тем, что расстался с воспоминанием, которое мне не подобало
хранить.
Но он был грустен, и нетрудно было видеть, чего ему стоила эта жертва.
Боже мой, что за жизнь у этих бедных священников! Самые невинные мысли для
них запретны. Они обязаны изгонять из сердца все те чувства, которые
составляют счастье остальных людей... вплоть до воспоминаний,
привязывающих к жизни. Священники похожи на нас, на несчастных женщин:
всякое живое чувство - преступление. Дозволено только-страдать, да и то не
показывая виду. Прощай, я упрекаю себя за свое любопытство, как за дурной
поступок, но виной этому ты.


(Мы опускаем несколько писем, в которых ничего не говорится об аббате
Обене.)



5

Она же к той же
Нуармутье, ...мая 1845

Давно уже я собираюсь тебе написать, моя дорогая Софи, но мне мешал
какой-то ложный стыд. То, что я хочу тебе рассказать, так странно, так
забавно и вместе с тем так печально, что я не знаю, тронет это тебя или
рассмешит. Я и сама еще ничего не понимаю. Начну без всяких предисловий. Я
тебе не раз говорила в моих письмах об аббате Обене, приходском священнике
нашей деревни Нуармутье. Я даже описала тебе некий случай, определивший
его призвание. В том одиночестве, в котором я живу, и при тех грустных
мыслях, о которых ты знаешь, общество умного, образованного, любезного
человека было для меня чрезвычайно ценно. По-видимому, он заметил, что я
им интересуюсь, и в скором времени стал у нас бывать как давнишний друг.
Для меня, признаться, было совершенно новым удовольствием беседовать с
незаурядным человеком, у которого изящество ума еще больше оттеняется
отчужденностью от жизни. Быть может, также, - потому что я должна тебе все
рассказать, и не от тебя я могла бы скрыть какой-либо, недостаток моего
характера, - быть может, также "наивность" моего кокетства (это твое
выражение), которой ты меня нередко попрекала, сказалась помимо моей воли.
Я люблю нравиться людям, которые мне нравятся, я хочу, чтобы меня любили
те, кого я люблю... Я вижу, как при таком вступлении ты широко раскрываешь
глаза, и слышу, как ты говорить: "Жюли!.." Будь спокойна, не мне в мои
годы делать глупости. Но продолжаю. Между нами установилась своего рода
близость, но при этом ни разу, спешу это отметить, он не сказал и не
сделал ничего такого, что не подобало бы его священному сану. Ему было
хорошо со мной. Мы часто беседовали об его юности, и я не раз, и напрасно,
заводила речь о романическом увлечении, которому он был обязан букетом