"Д.С.Мережковский. Лютер ("Реформаторы" #1) " - читать интересную книгу автора

иду, чтобы снова распяться (Vado Roman iterum crucifigi)".[76]
Кажется, и в предсмертную ночь, на Тайной Вечере, предсказана самим
Иисусом та же вечная судьба Римской Церкви:
Симон! Симон! Вот сатана просил,[77] чтобы сеять вас, как пшеницу.[78]
Но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты некогда,
обратившись,[79] утверди братьев твоих
(Лука, 22:31-32).
Трижды отрекается Петр и трижды слышит в последнем, на земле сказанном,
слове Господнем:
Паси овец Моих (Pasce oves meas).
И тотчас же после того предсказано еще неведомое миру, последнее и,
может быть, величайшее отречение - падение - Петра.
Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам
и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то прострешь руки и другой
препояшет тебя и поведет, куда не хочешь (Иоанн, 21:18).
Кто этот "другой"? Палач? Нет, потому что идти на смерть за Христа не
может значить для Петра "идти туда, куда он не хочет": только для того он и
вернулся в Рим, чтобы умереть за Христа. Нет, палачу не надо вести его
насильно: он сам идет вольно, на вольную смерть.
Кажется, ключ к этой загадке, не только не разгаданной, но и не
услышанной никем за две тысячи лет христианства, - в слове "другой", "иной",
allos:
Я пришел во имя Отца Моего, и вы не принимаете Меня, а если иной[80]
придет во имя свое, - его примете (Иоанн, 5:43).
Этот "иной Христос" - Антихрист. Он-то и "препояшет" и "поведет"
состарившуюся Римскую Церковь "туда, куда она не хочет". Но и это последнее,
величайшее отречение - падение Петра не будет окончательным: отречется и
покается, падет и восстанет. Вот что значит "Симон! Симон! Сатана просил,
чтобы сеять вас, как пшеницу; но я молился о тебе, чтобы не оскудела вера
твоя; и ты некогда, обратившись,[81] утверди братьев твоих".
Нет, папа - не "Антихрист", как думает Лютер; но в каждом человеке, и в
папе, наместнике Петра, так же, как в самом Петре, может быть высшее добро
или крайнее зло - Христос или Антихрист. Уже и это достаточно страшно, чтоб,
не преувеличивая это, не делать "незначительным", как делает Лютер, и будут
делать многие после него.
Падает Петр и встает; отрекается и плачет. Но если в наши дни папа,
наместник Петра, в чем-нибудь ему подобен, то не в этом. Тысячу лет, от
Григория VII до Пия XI, зреет страшный плод под страшным солнцем - догмат
папской "непогрешимости". В личной жизни как человек папа может грешить и
каяться, но как наместник, глава Церкви - не может. Личную жизнь от общей
церковной очень легко отличить, как "случайность", "акциденцию" - от
"сущности", "субстанции", по Аристотелевой, или, точнее, Аверроэсовой
логике-схоластике, на которой зиждется "Сумма теологии"; но по живому
религиозному опыту, на котором зиждется Евангелие, - очень трудно, потому
что жизнь менее всего логика. Этой-то "логикой" и "препояшет" Римскую
Церковь и "поведет ее, куда она не хочет", тот черный херувим, который так
зло смеется у Данте над папой Бонифацием VIII в последний час его, когда
никакая логика не помогает:

А я ведь тоже логик - ты этого не знал?