"Д.С.Мережковский. Св.Иоанн Креста ("Испанские мистики" #1) " - читать интересную книгу автора

больше гордились потомки величием предков и незапятнанной "чистотой",
"ясностью крови", limpieza de sangre. Только один из них, дядя дона Гонзало,
разжился на шерстяном и шелковом промысле так, что сделался богатейшим
толедским купцом (Dem., 2). Злые языки говорили, что не всегда удавалось ему
соединить торговую выгоду с рыцарской честью. Но туго набитая, новая,
купеческая мошна нисколько не мешала ему хвалиться древним величием рода и
незапятнанной "ясностью крови".
К дону Гонзало были равнодушны, и ни зла, ни добра ему не делали все
остальные богатые родственники, кроме толедского купца, который, приняв его
в свой дом, совсем обнищавшего по смерти отца, сделал приказчиком своим. И
племянник сумел так войти в милость дяди, что он обещал, если тот и впредь
себя хорошо поведет, завещать ему большую часть своего имущества. Но дон
Гонзало повел себя нехорошо.
Едучи однажды по торговым делам на Медин-дель-Кампскую ярмарку,
случайно остановился он в городке Фонтиверосе, также случайно увидел молодую
поселянку, жившую из милости у чужих людей, бедную сироту, чудесную
красавицу Каталину Альварец, и полюбил ее с тою внезапностью, с какою любовь
иногда поражает и испепеляет душу, как молния. Он полюбил ее не только за
красоту тела, но и за благородство души, потому что "не было в те дни",
вспоминают свидетели, "ни одной девушки в Старой Кастиллии, более прекрасной
и добродетельной, чем Каталина Альварец" (Baruzi, 67-68). Прелесть ее под
грубой одеждой поселянки была еще пленительней, и все существо ее дышало
таким "благородством" nobleza, что "светлость крови", текущей в жилах ее,
казалась несомненнее, чем у многих знатных дам (Вrunо, 2, 375).
Голос благоразумия, может быть, остерегал молодого рыцаря-приказчика,
что чванливый дядя-самодур никогда не простит ему брака неравного, "ясности"
благородной крови Иэпесов помутившего брака с простой поселянкой. Но голос
благоразумия, как это почти всегда бывает в любви, заглушен был другими
голосами, сильнейшими и сладчайшими. Может быть, легкомысленно посердится,
но, как умный человек, поймет, что прошлого все равно не воротишь, и, рано
или поздно, его простит. С этой надеждой он и женился. Но дядя не простил, а
проклял его, выгнал из дома и лишил наследства. Так же прокляли его и все
остальные знатные родственники, богатые и бедные. "Всеми был от отвержен,
aborricido, по воспоминанию свидетелей" (Вrunо, 375. Baruzi, 68). И
выгнанный, как собака, на улицу, остался без куска хлеба. Но в первом
упоении любви не слишком этим огорчился и даже как будто хорошенько не
понял, что с ним произошло. Та, кого он любил, была для него таким
сокровищем, что бедность его не пугала.
Переселившись в городок Фонтиверос, дон Гонзало разделил долю жены и
начал у нее учиться ткацкому ремеслу. Но учение шло трудно и медленно;
жесткие нити грубой козьей шерсти резали нежные пальцы белых рук его с
голубыми жилками, в которых текла благородная кровь Иэпесов. Сколько ни
учился, хорошего ткача из него не вышло. Заработок даже искусных мастеров
был скуден, а так как муж для Каталины был плохим помощником и ей
приходилось работать за двоих, то она едва сводила концы с концами.
Все же кое-как перебивались, пока не начали рождаться дети, а как
начали, то в двери дома постучалась "та гостья, которой, - по слову Данте, -
никто не открывает дверей охотно, так же, как смерти". Бедность вошла в дом,
и пламя очага потухло, и солнце побледнело на небе. Бедность привела с собой
двух старших сестер своих, Болезнь и Смерть.