"Дмитрий Мережковский. Воскресшие боги" - читать интересную книгу авторасемейная любовь и согласие между дядей Моро и племянником Джан-Галеаццо,
причем поэт сравнивал великодушного опекуна с пеликаном, кормящим детей своей собственной плотью и кровью. После ужина хозяева и гости перешли в сад, называвшийся Раем - Парадизо, правильный, наподобие геометрического чертежа, с подстриженными аллеями буксов, лавров и мирт, с крытыми ходами, лабиринтами, лоджиями и плющевыми беседками. На зеленый луг, обвеваемый свежестью фонтана, принесли ковры и шелковые подушки. Дамы и кавалеры расположились в непринужденной свободе перед маленьким домашним театром. Сыграли одно действие "Miles Gloriosus" ' Плавта. "Хвастливый воин" (лат.). Латинские стихи наводили скуку, хотя слушатели из суеверного почтения к древности притворялись внимательными. Когда представление кончилось, молодые люди отправились на более просторный луг играть в мяч, лапту, жмурки, бегая, ловя друг друга, смеясь как дети, между кустами цветущих роз и апельсинными деревьями. Старшие играли в кости, в тавлею, в шахматы. Донзеллы, дамы и синьоры, не принимавшие участия в играх, собравшись в тесный круг на мраморных ступенях фонтана, рассказывали по очереди новеллы, как в "Декамероне" Боккаччо. На соседней лужайке завели хоровод под любимую песню рано умершего Лоренцо Медичи: Quant'e bella giovinezza, Ма si fugge tuttavia; Chi vuol esse' lieto, sia: Di donna' non c'e certezza. О, как молодость прекрасна, Но мгновенна! Пой же, смейся,- Счастлив будь, кто счастья хочет, И на завтра не надейся. После пляски дондзелла Диана с бледным и нежным лицом, под тихие звуки виолы, запела унылую жалобу, в которой говорилось о том, сколь великое горе Игры и смех прекратились. Все слушали в глубокой задумчивости. И когда она кончила, долго никто не хотел прерывать тишины. Только фонтан журчал. Последние лучи солнца облили розовым светом черные плоские вершины пиний и высоко взлетавшие брызги фонтана. Потом опять начались говор, хохот, музыка, и до позднего вечера, пока в темных лаврах не загорелись лучиолысветляки и в темном небе тонкий серп молодого месяца,- над блаженным Парадизо, в бездыханном сумраке, пропитанном запахом апельсинных цветов, не умолкали звуки хороводной песни: Счастлив будь, кто счастья хочет, И на завтра не надейся. На одной из четырех башен дворца Моро увидел огонек: главный придворный звездочет Миланского герцога, сенатор и член тайного совета, мессер Амброджо да Розате, засветил одинокую лампаду над своими астрономическими приборами, наблюдая предстоявшее в знаке Водолея соединение Марса, Юпитера и Сатурна, которое должно было иметь великое значение для дома Сфорца. Герцог что-то вспомнил, простился с мадонной Лукрецией, с которой занят был нежным разговором в уютной беседке, вернулся во дворец, посмотрел на часы, дождался минуты и секунды, назначенной астрологом для приема ревенных пилюль, и, проглотив лекарство, заглянул в свой карманный календарь, в котором прочел следующую памятку: "5 августа, 10 часов вечера, 8 минут - усерднейшая молитва на коленях, со сложенными руками и взорами, поднятыми к небу". Герцог поспешил в часовню, чтобы не пропустить мгновения, так как иначе астрологическая молитва утратила бы действие. В полутемной часовне горела лампада перед образом; герцог любил эту |
|
|