"Дмитрий Мережковский. Воскресшие боги" - читать интересную книгу автора

семейная любовь и согласие между дядей Моро и племянником Джан-Галеаццо,
причем поэт сравнивал великодушного опекуна с пеликаном, кормящим детей
своей собственной плотью и кровью.
После ужина хозяева и гости перешли в сад, называвшийся Раем -
Парадизо, правильный, наподобие геометрического чертежа, с подстриженными
аллеями буксов, лавров и мирт, с крытыми ходами, лабиринтами, лоджиями и
плющевыми беседками. На зеленый луг, обвеваемый свежестью фонтана, принесли
ковры и шелковые подушки. Дамы и кавалеры расположились в непринужденной
свободе перед маленьким домашним театром.
Сыграли одно действие "Miles Gloriosus" ' Плавта. "Хвастливый воин"
(лат.). Латинские стихи наводили скуку, хотя слушатели из суеверного
почтения к древности притворялись внимательными. Когда представление
кончилось, молодые люди отправились на более просторный луг играть в мяч,
лапту, жмурки, бегая, ловя друг друга, смеясь как дети, между кустами
цветущих роз и апельсинными деревьями. Старшие играли в кости, в тавлею, в
шахматы. Донзеллы, дамы и синьоры, не принимавшие участия в играх,
собравшись в тесный круг на мраморных ступенях фонтана, рассказывали по
очереди новеллы, как в "Декамероне" Боккаччо.
На соседней лужайке завели хоровод под любимую песню рано умершего
Лоренцо Медичи: Quant'e bella giovinezza, Ма si fugge tuttavia; Chi vuol
esse' lieto, sia: Di donna' non c'e certezza. О, как молодость прекрасна, Но
мгновенна! Пой же, смейся,- Счастлив будь, кто счастья хочет, И на завтра
не надейся.
После пляски дондзелла Диана с бледным и нежным лицом, под тихие звуки
виолы, запела унылую жалобу, в которой говорилось о том, сколь великое горе
любить, не будучи любимым.
Игры и смех прекратились. Все слушали в глубокой задумчивости. И когда
она кончила, долго никто не хотел прерывать тишины. Только фонтан журчал.
Последние лучи солнца облили розовым светом черные плоские вершины пиний и
высоко взлетавшие брызги фонтана.
Потом опять начались говор, хохот, музыка, и до позднего вечера, пока в
темных лаврах не загорелись лучиолысветляки и в темном небе тонкий серп
молодого месяца,- над блаженным Парадизо, в бездыханном сумраке,
пропитанном запахом апельсинных цветов, не умолкали звуки хороводной песни:
Счастлив будь, кто счастья хочет, И на завтра не надейся.
На одной из четырех башен дворца Моро увидел огонек: главный придворный
звездочет Миланского герцога, сенатор и член тайного совета, мессер Амброджо
да Розате, засветил одинокую лампаду над своими астрономическими приборами,
наблюдая предстоявшее в знаке Водолея соединение Марса, Юпитера и Сатурна,
которое должно было иметь великое значение для дома Сфорца.
Герцог что-то вспомнил, простился с мадонной Лукрецией, с которой занят
был нежным разговором в уютной беседке, вернулся во дворец, посмотрел на
часы, дождался минуты и секунды, назначенной астрологом для приема ревенных
пилюль, и, проглотив лекарство, заглянул в свой карманный календарь, в
котором прочел следующую памятку: "5 августа, 10 часов вечера, 8 минут -
усерднейшая молитва на коленях, со сложенными руками и взорами, поднятыми к
небу".
Герцог поспешил в часовню, чтобы не пропустить мгновения, так как иначе
астрологическая молитва утратила бы действие.
В полутемной часовне горела лампада перед образом; герцог любил эту