"Дмитрий Мережковский. Воскресшие боги" - читать интересную книгу автора

перед темною, стройною башнею Палаццо Веккьо, рядом с лоджией Орканьи,
готов был костер, в тридцать локтей вышины, сто двадцать ширины -
восьмигранная пирамида, сколоченная из досок, с пятнадцатью ступенями. На
первой нижней ступени собраны были шутовские наряды, парики, искусственные
бороды и множество других принадлежностей карнавала; на следующих трех -
вольнодумные книги, начиная от Анакреона и Овидия, кончая "Декамероном"
Боккаччо и "Моргайте" Пульнад книгами-женские уборы: мази, духи, зеркала,
пуговки, напилки для ногтей, щипцы для подвивания, щипчики для выдергивания
волос; еще выше - ноты, лютни, мандолины, карты, шахматы, кегли, мячики -
все игры, которыми люди радуют беса; потом-соблазнительные картины, рисунки,
портреты красивых женщин; наконец на самом верху пирамиды - лики языческих
богов, героев философов из крашеного воска и дерева. Надо всем возвышалось
громадное чучело - изображение дьявола, родоначальника "сует и анафем",
начиненное серой и порохом, чудовищно размалеванное, мохнатое, козлоногое,
похожее на древнего бога Пана.
Вечерело. Воздух был холоден, звонок и чист. В небе искрИЛИСЬ первые
звезды. Толпа на площади шелестела и вздыхала с благоговейным шепотом, как в
церкви. Раздавались духовные гимны - laudi spirituali - учеников
Савонаролы, так называемых "плакс". Рифмы, напев и размер осталиСь прежними,
карнавальными; но слова переделаны на новый лад. Джованни прислушивался, и
диким казАлось ему противоречие унылого смысла с веселым напевoM.
Tre di fede e seu d'amore... To tre once almen di speme, Взяв три унции
любви, Веры - три и шесть - надежды, Две - раскаянья, смешай И поставь в
огонь молитвы; Три часа держи в огне, Прибавляй духовной скорби, Сокрушения,
смиренья, Сколько нужно, для того, Чтобы вышла мудрость Божья. Под Кровлею
Пизанцев человек в железных очках с кожаным передником, с ремешком на
жидких, прямых смазанных маслом, косицах волос, с корявыми, мозолистыми
руками, проповедовал перед толпою ремесленников, по-видимому, таких же
"плакс", как и он.
- Я - Руберто, ни сэр, ни мессер, а попросту портной
флорентийский,-говорил он, ударяя себя в грудь кулаком,-объявляю вам,
братья мои, что Иисус, король Флоренции, во многих видениях изъяснил мне с
точностью новое, угодное Богу, правление и законодательство. Желаете ли вы,
чтобы не было ни бедных, ни богатых, ни малых, ни великих,- чтобы все были
равны? - Желаем, желаем! Говори, Руберто, как это сделать? - Если имеете
веру, сделать легко. Раз, два - и готово! Первое,-он загнул большой палец
левой руки указательным правой,-подоходный налог, именуемый лестничною
десятиною. Второе,- он загнул еще один палец,- всенародный
боговдохновенный Парламенте...
Потом остановился, снял очки, протер их, надел, неторопливо откашлялся
и однообразным шепелявым голосом, с упрямым и смиренным самодовольством на
тупом лице, начал изъяснять, в чем заключается лестничная десятина и
боговдохновенный Парламенте.
Джованни слушал, слушал - и тоска взяла его. Он отошел на другой конец
площади.
Здесь, в вечерних сумерках, монахи двигались, как тени, занятые
последними приготовлениями. К брату Доминико Буонвиччини, главному
распорядителю, подошел человек на костылях, еще нестарый, но, должно быть,
разбитый параличом, с дрожащими руками и ногами, с неподымающимися веками;
по лицу его пробегала судорога, подобная трепетанию крыльев подстреленной