"Дмитрий Мережковский. Воскресшие боги" - читать интересную книгу автора

потом заметил строго, что в ложных богах нет ничего, кроме нечистой похоти и
гордыни, которые всегда безобразны, ибо красота заключается только в
христианских добродетелях.
Джованни ушел от него неутешенный. С того дня приступил к нему бес
уныния и возмущения.
Однажды случилось ему слушать, как брат Джироламо, говоря о живописи,
требовал, чтобы всякая картина приносила пользу, поучала и назидала людей в
душеспасительных помыслах: истребив рукой палача соблазнительные
изображения, флорентийцы совершили бы дело, угодное Богу.
Так же монах судил о науке. "Глупец тот,- говорил он,- кто
воображает, будто бы логика и философия подтверждают истины веры. Разве
сильный свет нуждается в слабом, мудрость Господня-в мудрости человеческой?
Разве апостолы и мученики знали логику и философию? Неграмотная старуха,
усердно молящаяся перед иконою,- ближе к познанию Бога, чем все мудрецы и
ученые. Не спасет их логика и философия в день Страшного Суда! Гомер и
Вергилий, Платон и Аристотель,-все идут в жилище сатаны! Подобно сиренам
Пленяя коварными песнями уши, Ведут они к вечной погибели души. Наука дает
людям вместо хлеба камень. Посмотрите на тех, кои следуют учениям мира сего:
сердца у них каменные".
"Кто мало знает, тот мало любит. Великая любовь дочь великого
познания",- только теперь чувствовал Джованни всю глубину этих слов и,
слушая проклятия монаха соблазнам искусства и науки, вспоминал разумные
слова Леонардо, спокойное лицо его, холодные как небо глааза, улыбку, полную
пленительной мудрости. Он не забывал о страшных плодах ядовитого дерева, о
железном пауке, о Дионисиевом ухе, о подъемной машине для Святейшего Гвоздя,
о лике Антихриста под ликом Христа. Но ему казалось, что не понял он учителя
до конца, не разгадал последней тайны сердца его, не распутал того
первоначального узла, в котором сходятся все нити, разрешаются все
противоречия.
Так вспоминал Джованни последний год своей жизни в обители Сан-Марко. И
между тем как в глубоком раздумье ходил взад и вперед по стемневшей
галерее,- наступил вечер, раздался тихий звон "Ave Maria", и черной
вереницей прошли монахи в церковь.
Джованни не последовал за ними, сел на прежнее место, снова открыл
книгу "Посланий" апостола Павла и, помраченный лукавыми наущениями дьявола,
великого логика, переделал в уме своем слова Писания так:
"Не можете не пить из чаши Господней и чаши бесовской. Не можете не
быть участниками в трапезе Господней и трапезе бесовской".
Горько усмехнувшись, поднял глаза к небу, где увидел вечернюю звезду,
подобную светильнику прекраснейшего из ангелов тьмы, Люцифера -
Светоносящего. И пришло ему на память предание, слышанное им от одного
ученого монаха, принятое великим Оригеном, возобновленное флорентийцем
Маттео Пальмьери в поэме "Город Жизни",- будто бы в те времена, когда
дьявол боролся с Богом, среди небожителей были такие, которые, не желая
примкнуть ни к воинству Бога, ни к воинству дьявола, остались чуждыми Тому и
другому, одинокими зрителями поединка,- о них же Данте сказал:
Angeli che nоn furon ribelli, Ne рог fideli a Dio, ma per se foro.
Ангелы, кои не были ни мятежными, Ни покорными Богу,- но были сами за себя.
Свободные и печальные духи - ни злые, ни добрые, ни темные, ни светлые,
причастные злу и добру, тени и свету - изгнаны были Верховным Правосудием в