"Г.Мелвилл. Израиль Поттер: Пятьдесят лет его изгнания " - читать интересную книгу автора

шапку. - Скажите, пожалуйста, ведет ли эта дорога в Лондон?
При этом приветствии фигуры повернулись в тупой растерянности, которая
немедленно отразилась и на лице Израиля, так как ему стало ясно, что перед
ним не женщины, а мужчины. Его сбили с толку балахоны, скрывавшие короткие,
до колен, штаны, которые эти крестьяне носили вместо привычных ему длинных
панталон.
- Прошу прощения, сударыни, но я принял вас не за то, что вы есть, -
объяснил Израиль.
Снова на него уставились две пары угрюмых, недоумевающих глаз.
- Эта дорога ведет в Лондон, господа?
- Господа... Ишь ты! - воскликнул один из крестьян.
- Ишь ты! - повторил его товарищ.
Воткнув мотыги в землю, они принялись неторопливо рассматривать Израиля
и скрести затылки под соломенными шляпами.
- Так как же, господа? Ведет она в Лондон? Сделайте такую милость,
ответьте бедному человеку.
- Тебе, значит, в Лондон нужно, так, что ли? Ну вот и иди себе, иди.
И без дальнейших разговоров два вола в человечьем обличье, чье
деревенское любопытство было теперь полностью удовлетворено, с неподражаемой
флегмой снова взялись за свои мотыги, нимало не сомневаясь, что сообщили
незнакомцу все требуемые сведения.
Вскоре после этого Израиль миновал старинную темную часовенку с
обомшелыми стенами. На крыше ее лежал слой сырых пожухлых листьев, которые
прошлой осенью осыпались с могучих ветвей старых корявых деревьев, росших
позади нее. Минуту спустя Израиль очутился в деревне. Ее еще одевала тишина
раннего утра. Но кое-где уже мелькали человеческие фигуры. Заглянув в окно
пока еще безмолвного кабака, Израиль разглядел стол, заставленный пустыми
кружками и кувшинами, между которыми виднелись кучки табачного пепла и
трубки с длинными мундштуками - некоторые были сломаны.
Задержавшись там на мгновенье, он пошел дальше и вдруг заметил, что на
противоположной стороне улицы стоит какой-то человек и пристально на него
смотрит. Тут Израиль сообразил, что до сих пор разгуливает в одежде
английского матроса и это не может не привлекать к нему внимания. Отлично
понимая, какой бедой грозит ему этот наряд, Израиль ускорил шаги, чтобы
побыстрее уйти из деревни. Он твердо решил при первой же к тому возможности
сменить платье. Примерно в миле от деревни он встретил на пустынной дороге
старика землекопа, который брел к месту своей работы, пошатываясь под
тяжестью мотыги, кирки и лопаты - сущее воплощение беспросветной нужды и
горя. Одет он был в жалкие лохмотья.
Поравнявшись со стариком, Израиль пожелал ему доброго утра и спросил,
не согласится ли он поменяться с ним платьем. Его собственный костюм по
сравнению с одеянием землекопа казался поистине княжеским, и Израиль
рассудил, что из корысти старик промолчит об этой сделке, какой бы
подозрительной она ему ни показалась. Итак, они укрылись за изгородью, и
вскоре Израиль появился из-за нее самым жалким оборванцем, а старый землекоп
заковылял в противоположном направлении, облаченный в одежду, которая могла
бы показаться вполне благопристойной, если бы не сидела на нем столь нелепо:
широченные штанины матросских брюк плескались вокруг его тощих ног, а в
куртке он просто тонул. Но Израиль! Какой плачевный, надрывающий душу вид!
Он и не подозревал, что эти гнусные лохмотья как нельзя более подходили для