"Герман Мелвилл. Белый Бушлат " - читать интересную книгу автора

привело меня в самое радостное расположение духа. "Как замечательно, - думал
я, - что офицеры признают все же, что они такие же люди, как и мы, как
хорошо, что они способны радоваться от души мужественности моего
несравненного Джека. Славный они все-таки народ, и, верно, я грешил, когда
думал о них дурное".
С неменьшим удовольствием наблюдал я за временным ослаблением
дисциплины, когда спектакль взбудоражил матросские страсти. "Вот так бы
почаще, - размышлял я. - Неплохо время от времени скидывать железное ярмо.
Не может быть, чтобы офицеры, допустившие, чтобы мы, матросы, немножко
пошумели - так, от избытка чувств, ничего страшного - остались бы такими же
суровыми и непреклонными, как и прежде. Это было бы с их стороны
неблаговидно". Я стал уже было считать, что на военном корабле собрались
одни только люди доброй воли самого миролюбивого характера, но
разочарование, увы! наступило слишком скоро.
Уже на следующее утро у трапа разыгралась привычная сцена. И, глядя на
каменные лица офицеров, присутствующих при экзекуции во главе с командиром
корабля, глядя на эти лица, накануне еще смотревшие столь весело и
приветливо, один старый матрос дотронулся до моего плеча и промолвил:
- Видишь, Белый Бушлат, как они опять свои шканцевые рожи состроили.
Ничего не поделаешь, так уж у них заведено.
Потом я узнал, что выражение это ходячее среди военных моряков и
означает легкость, с какой морской офицер возвращается к положенной ему по
чину суровости, на время от нее отказавшись.

XXIV

Служащая введением к мысу Горн
В измороси и тумане, под намокшими марселями в два рифа и непросыхающей
палубой фрегат наш все ближе и ближе подходил к шквалистому мысу Горн.
Кто не слышал о нем? Мыс Горн, мыс Горн - недаром это название
произошло от слова "рог" [111], ибо этим рогом он не раз подбрасывал в небо
на своих бурных волнах проходящие корабли. Не труднее и не отважнее было для
Орфея, Одиссея и Данте спуститься в ад [112], чем первому мореплавателю
обогнуть этот страшный мыс. Немало идущих на запад кораблей настиг свирепый
вест, повернул их на 180° и погнал через весь Антарктический океан к мысу
Доброй Надежды - ищите, мол, путь в Тихий океан оттуда. А тот бурный мыс,
верно, отправил немало их на дно и ни словом об этом не обмолвился. На краю
света летописей не ведут. Что означают поломанный рангоут и обрывки вант, на
которые что ни день наталкиваются более счастливые мореплаватели? Или
высокие мачты, вмерзшие в проходящие мимо вас айсберги? Они лишь напоминают
о древней как мир истории - о кораблях, ушедших в море и никогда уже более
не вернувшихся.
Недоступный мыс! Как бы вы ни подходили к нему, с оста или с веста, в
фордевинд, в галфвинд или в бакштаг - мыс Горн остается мысом Горн. Мыс Горн
сбивает спесь с пресноводных пловцов, а просоленных просаливает еще пуще.
Горе робкому новичку, но, боже, храни и безрассудного храбреца.
Какой-нибудь средиземноморский капитан, совершавший до сих пор лишь
веселенькие рейсы через Атлантику с грузом апельсинов, не убирая даже
брамселей, часто у мыса Горн получает урок, о котором будет помнить до
гроба, хотя гроб слишком часто следует непосредственно за уроком, так что