"Герман Мелвилл. Белый Бушлат " - читать интересную книгу автора

рескриптом его величества, переданным мне надушенной десницей его личного
секретаря.
Но что за адова работа была помогать высовывать из порта и всовывать
обратно в порт эту металлическую махину, особенно поскольку все это
требовалось делать мгновенно. Затем по сигналу омерзительной скрежещущей
трещотки, вращаемой самим командиром корабля, нас заставляли бросать орудия,
хвататься за пики и пистолеты и отражать нападение воображаемого неприятеля,
взявшего наш корабль на абордаж и, согласно фантазии офицеров, наседавшего
на нас со всех сторон одновременно. Порубив и поколов их некоторое время, мы
бросались назад к орудиям и снова начинали дергаться в судорожных рывках.
В этот момент с фор-марса доносятся громкие крики: "Пожар, пожар,
пожар!". Настоящая помпа, приводимая в действие матросами с Бауэри [91],
немедленно направляет струю воды в небо. А теперь уж "Пожар, пожар, пожар!"
на гон-деке, и весь корабль приходит в невыразимое смятение, как будто бы
огнем был охвачен целый городской квартал.
Неужто наши офицеры совсем уж незнакомы с правилами гигиены? Ужели им
неизвестно, что чрезмерные упражнения после плотного обеда - а так обычно
получается - в высшей степени способствуют диспепсии? Никакого удовольствия
от обеда мы не испытывали, вкус всего, что мы клали в рот, был отравлен
мыслью, что через несколько мгновений грохот барабана возвестит боевую
тревогу.
Командир наш был таким самозабвенным служакой, что иной раз поднимал
нас с коек среди ночи. Тогда происходили такие сцены, что ни словом сказать,
ни пером описать. Пятьсот человек вскакивают на ноги, одеваются, хватают
койки, несутся укладывать их в сетки, а оттуда устремляются к своим постам.
Сосед толкает соседа то снизу, то сверху, то справа, то слева. И менее чем
за пять минут фрегат готов к бою и безмолвен как могила. Почти каждый точно
на том месте, где он был бы, приведись нам на самом деле сразиться с
неприятелем. Артиллерист, словно корнуэльский шахтер в штольне, роется под
кают-компанией в крюйт-камере, освещенной фонарями, выставленными за
круглыми стеклянными иллюминаторами, вделанными в переборки. Юные подносчики
зарядов, или мартышки, снуют с картузами между орудий, а первый и второй
заряжающий стоят в ожидании того, что им подадут.
Мартышки эти, как они у нас прозваны, играют в бою своеобразную роль.
Вход в крюйт-камеру на жилой палубе, откуда они черпают пищу для орудий,
защищен деревянным щитом, и стоящий за ним старшина артиллерист подает им
картузы через узкое отверстие в этом занавесе. Неприятельские снаряды
(возможно, даже накаленные докрасна) летают во всех направлениях, и, чтобы
защитить картузы, мартышки поспешно заворачивают их в свои бушлаты и с
возможной поспешностью карабкаются по трапам к своему орудию, точно
официанты в ресторанах, спешащие с горячими пирожками к завтраку.
При боевой тревоге открывают снарядные ящики, где лежит ядерная
картечь, весьма напоминающая грозди винограда, - хотя получить гроздь такого
винограда в брюхо было бы не слишком приятным десертом, - а также другой вид
картечи - старое железо всяческого рода, уложенное в жесткую коробку,
смахивающую на чайницу.
Теперь представьте себе корабль, идущий в полночь таким вот манером на
неприятеля: двадцатичетырехфунтовки нацелены, фитили горят и каждый командир
орудия на своем посту!
Но если б "Неверсинку" и впрямь пришлось идти в бой, он приготовился бы