"Герман Мелвилл. Билли Бадд, фор-марсовый матрос (Истинная история)" - читать интересную книгу автора

команда по морскому обыкновению сократили его просто в "Права". Своеобычный
владелец судна, проживавший в Данди, был большим поклонником Томаса Пейна,
чья книга, написанная в ответ на поношения, с которыми Бэрк обрушился на
французскую революцию, уже довольно давно вышла в свет и читалась повсюду.
Выбрав для названия корабля заголовок книги Пейна, житель Данди словно бы
следовал примеру своего современника Стивена Жерара, филадельфийского
судовладельца, который в знак симпатии к своей прежней родине и ее
просвещенной философии называл принадлежащие ему корабли в честь Вольтера,
Дидро и прочих.
И вот, когда катер прошел под кормой "купца" и лейтенант, а также
гребцы прочитали, кто с горечью, кто с усмешкой, сверкавшее на ней название,
новобранец, сидевший, как ему приказал боцман, на носу шлюпки, вдруг вскочил
на ноги, замахал шляпой своим недавним товарищам, которые в грустном
безмолвии смотрели на него с юта, и дружески пожелал им всего хорошего,
после чего воскликнул, обращаясь к самому судну:
- И вы прощайте навсегда, "Права человека"!
- А ну, сесть! - рявкнул лейтенант, снова обретая всю суровость,
положенную его рангу, хотя и с трудом сдерживая улыбку.
Бесспорно, поступок Билли был неслыханным нарушением морского устава.
Но ведь он и не мог знать этого устава, а потому лейтенант навряд ли одернул
бы его столь резко, если бы не прощальный привет, который он послал своему
бывшему кораблю. В его словах лейтенант усмотрел скрытую дерзость, ехидную
насмешку над насильственной вербовкой вообще и над тем, как только что
завербовали его самого в частности. Однако если эти слова и прозвучали
саркастически, произошло это непреднамеренно: Билли, хотя он, как и всякий
человек с отменным здоровьем и чистым сердцем, отличался веселым нравом и
любил пошутить, сатириком отнюдь не был. Он не имел ни злокозненного желания
язвить, ни необходимого для этого умения. Логические построения с двойным
смыслом и тонкие инсинуации были полностью чужды его натуре.
А свою насильственную вербовку он, по-видимому, принял так, как привык
принимать любые причуды погоды. Подобно животным, он был не философом, а
истинным фаталистом, хотя сам об этом и не подозревал. Возможно даже, что он
не без удовольствия принял этот нежданный поворот в своей судьбе, обещавший
ему совсем иную жизнь и военные приключения.
На борту "Неустрашимого" наш моряк с торгового судна был тотчас внесен
в судовую роль как матрос первой статьи и записан фор-марсовым правого
борта. Он скоро освоился со службой, а его безыскусственная красота и
бодрый, беззаботный вид завоевали ему общее расположение. В его артели не
сыскать было человека веселее, не в пример некоторым другим насильственно
завербованным членам экипажа. Эти последние, если только они не были заняты
делом, нередко - и особенно во время второй собачьей вахты, когда
приближение сумерек располагает к задумчивости, - впадали в тоску или даже в
угрюмость. Правда, они были старше нашего фор-марсового, так что у многих,
несомненно, был какой-то домашний очаг, а кое-кого, возможно, тревожила
судьба жены и детей, оставшихся без кормильца, и, уж конечно, среди них вряд
ли нашелся бы человек без родных и близких. Но вся семья Билли, как скоро
станет ясно читателю, исчерпывалась им самим.


II