"Герман Мелвилл. Билли Бадд, фор-марсовый матрос (Истинная история)" - читать интересную книгу автора

Зависть, ярый гнев, отчаяние.
Уже говорилось, что Клэггерт был недурно сложен и благообразен лицом,
которое портил лишь подбородок. По-видимому, сам он был довольно высокого
мнения о своей внешности и одевался не просто аккуратно, а даже щеголевато.
Но Билли Бадд был вылеплен по образцу античных героев, и если его лицо, в
отличие от бледных черт Клэггерта, не было помечено печатью мысли, оно, как
и лицо Клэггерта, озарялось изнутри, хотя источник тут был иной. Веселый
огонь, пылавший в его сердце, просвечивал в розовом румянце под золотистым
загаром на его щеках.
Такое различие в их внешности заставляет предположить, что каптенармус,
употребив во время вышеописанной сцены поговорку "не по хорошему мил, а по
милу хорош", не удержался от иронии, которая осталась непонятной молодому
матросу, и тем в какой-то мере выдал, что, собственно, так сильно
восстановило его против Билли. Причина заключалась в редкостной красоте
фор-марсового.
А ведь зависть и антипатия - страсти, если рассуждать здраво, словно бы
несовместимые - тем не менее нередко рождаются неразрывно соединенными, как
Чанг и Энг, знаменитые сиамские близнецы. Но зависть - такое ли уж это
чудовище? Вспомним, однако, что немало людей, представавших перед судом, в
чаянии смягчения кары признавали себя виновными в самых ужасных
преступлениях, но кто и когда в подобных обстоятельствах хоть раз сослался
на зависть? Все словно соглашаются, что это чувство куда постыднее даже
тягчайшего преступления. И не только всякий спешит отречься от него, но иные
добрые души просто отказываются верить, что умный человек вообще способен
поддаться зависти. Однако зависть гнездится в сердце, а не в мозгу, а потому
никакой ум не может послужить от нее защитой. Но у Клэггерта она не приняла
обычной пошлой формы. Не сквозила в его зависти к Билли Бадду и та опасливая
ревность, которая искажала лицо Саула, когда он угрюмо и подозрительно
размышлял о юном миловидном Давиде. Зависть Клэггерта гнездилась глубже.
Красота, здоровье и бодрая жизнерадостность Билли Бадда были ему неприятны
потому лишь, что сопутствовали натуре простодушной и чистой, которая, как
магнетически ощущал Клэггерт, чуждалась низкой злобы и никогда не испытывала
коварных укусов этой змеи. В его глазах Красавцем Матросом делал Билли
именно дух, который обитал в нем, выглядывая, как из окон, из его лазурных
глаз - то несказанное нечто, которое ямочками играло на его щеках, придавало
особую гибкость его членам и переливалось в золоте его кудрей. На борту
"Неустрашимого", пожалуй, только каптенармус, за одним лишь исключением,
обладал умом, способным оценить, какой нравственный феномен являл собой
Билли Бадд, но это только усугубляло его черную зависть, которая принимала в
тайниках его сердца самые разные формы, иной раз оборачиваясь циничным
презрением - презрением к невинности духа. "Простодушный дурак, и ничего
больше!"- убеждал он себя. И все же он отвлеченно ощущал все обаяние этого
духа, его мужественную и веселую безмятежность, он был бы рад приобщиться
ему - и отчаивался.
Бессильный уничтожить в себе природное зло, хотя он и умел хорошо его
скрывать, постигая добро, но не имея сил прийти к нему, в чем мог Клэггерт
обрести выход? Его натура, заряженная энергией, как все ей подобные, была
способна лишь обратиться на самое себя и, подобно скорпиону, которого творец
создал так, а не иначе, сыграть до конца назначенную ей роль.
Страсть, необоримая страсть вовсе не требует для себя пышных