"Герман Мелвилл. Писец Бартлби (Уолл-стритская повесть)" - читать интересную книгу автора

протянул ему деньги.
Но он не пошевелился.
. - Тогда я их оставляю здесь. - Я положил деньги на стол, под
пресс-папье. Потом, взяв шляпу и трость, направился к двери и уже с порога
добавил спокойно:- Когда вы унесете отсюда свое имущество, Бартлби, вы,
конечно, запрете дверь - ведь в конторе больше никого не осталось - и,
будьте добры, суньте ключ под коврик, чтобы я утром мог его гам найти. Мы с
вами больше не увидимся. Значит, прощайте. Если там, где вы поселитесь, вам
понадобится моя помощь, непременно дайте мне знать письмом. Прощайте,
Бартлби, желаю вам всего хорошего.
Но он не ответил ни слова. Как последняя колонна разрушенного временем
храма, он стоял, немой и одинокий, посреди опустевшей комнаты.
В задумчивости я шел домой, и постепенно самодовольство победило во мне
жалость. Я похвалил себя за то, как искусно сумел отделаться от Бартлби.
Именно искусно, всякий непредубежденный человек должен с этим согласиться.
Вся прелесть моего образа действий заключалась в полнейшем спокойствии. Я не
пускал в ход ни грубого запугивания, ни бравады, ни желчных назиданий; не
шагал взад-вперед по комнате, резко выкрикивая, чтобы Бартлби выкатывался
прочь со своими нищенскими пожитками. Ничего подобного. Вместо того чтобы
громко приказать Бартлби уйти - так сделал бы человек более низкого разбора,
- я взял за предпосылку, что уйти ему необходимо; и на этой предпосылке
построил все, что имел ему сказать. Чем больше я думал о своем образе
действий, тем больше им восхищался.
Однако же, проснувшись наутро, я ощутил кое-какие сомнения, словно
самодовольство мое развеялось вместе со сном. Всего трезвее и хладнокровнее
человек рассуждает по утрам, когда только что проснется. Мой образ действий
показался мне все таким же безупречным... но лишь в теории. Вся загвоздка
была в том, что из него получится на практике. Взять уход Бартлби за
предпосылку было, конечно, блестящей мыслью; однако ведь предпосылка-то эта
была моя, а не Бартлби. Главное заключалось не в том, предположил ли я, что
он уйдет, а в том, предпочтет ли он это сделать. Предпочтения для него
значили больше, чем предпосылки.
После завтрака я пошел в контору, по дороге взвешивая все доводы pro и
contra[*За и против (лат.)]. То мне казалось, что ничего из моей затеи не
вышло и я, как всегда, застану Бартлби в конторе, в следующую минуту я был
уверен, что стул его окажется пуст. Так я и бросался из одной крайности в
другую. На углу Бродвея и Кэнэл-стрит я увидел взволнованную кучку людей,
серьезно что-то обсуждавших.
- Пари держу, что нет, - услышал я, проходя мимо.
- Что он не уйдет? - сказал я. - Пари. Ставьте деньги.
Я и сам уже потянулся было в карман за деньгами, когда вдруг вспомнил,
что сегодня - день выборов. Слова, мною услышанные, относились не к Бартлби,
а к шансам какого-то кандидата на пост мэра. Я же, в своей одержимости одной
мыслью, вообразил, как видно, что весь Бродвей разделяет мою тревогу и занят
тем же вопросом, что и я. Я пошел дальше, благодаря судьбу за то, что в
уличном шуме моя рассеянность осталась незамеченной.
В тот день я нарочно вышел из дому раньше обычного. У дверей конторы я
прислушался. Все было тихо. Как видно, Бартлби ушел. Я попробовал дверную
ручку - заперто. Да, мой образ действий оправдал себя на славу - видно, он и
в самом деле скрылся. Но к торжеству моему примешивалась грусть: я уже почти