"Павел Иванович Мельников-Печерский. Очерки поповщины" - читать интересную книгу автора

святоотеческую, православную церковь, - говорили они теперь, - чтобы с
Никоном-отступником зловерию последовать и, впадже в смрадную яму
еретичества, душами и телесами погибнуть?" Противление патриарху до того
дошло, что не только по многим церквам царствующего града Москвы, но и в
самом Успенском соборе священники и причт не переставали служить по-старому,
по-Иосифовски. При самом служении патриарха в этом храме священник Иван
Неронов не допускал чтецов троить аллилуйю и много раз споривал о том с
самим Никоном, к явному соблазну богомольцев. Неронов был в милости при
дворе, и Никон в то время еще не решился строго поступить с ним.[8]
А между тем чума ходила по России, и были повсеместные неурожаи.
Страшная была гибель народа. Мы, современники холеры, не можем вполне
представить всех ужасов, которыми сопровождалось моровое поветрие 1654 года.
Города опустели; посадские люди и крестьяне, которые не умерли, разбрелись
врознь. Хоронить было некому; трупы гнили в домах; иные деревни вымерли
поголовно.[9] Поля остались незасеянными, кустарниками поросли. Оттого голод
пошел, и на все непомерная дороговизна. Народ молился, женщины по ночам
таинственно опахивали селения, мужчины по обету строили "обыденные" церкви,
обретались чудотворные иконы и, как гласят благочестивые предания, избавляли
целые города от мора. Народ страдал и всю беду сваливал на того же Никона.
"То - Божие наказание, - говорил он, - за то, что многие христиане, последуя
за Божиим врагом, отринули святоотеческие заветы и предания". Стояли
необычайные морозы, были страшные бури, градом выбивало поля, а на небесах
то и дело видимы были знамения: столпы кровавые ходили, солнце меркло,
явилась огромная звезда с метлой... "Зрите, православные, зрите знамения
гнева Господня, излия бо Вышний фиал ярости Своея, грех ради наших. А за то
всеблагий Творец род христианский наказует, что многие пошли по следам врага
Божия и Пречистыя Богородицы - волка Никона!"
И малая доля подобных толков, проникая в крестовую патриаршую палату,
могла бы смутить всякого, носившего жемчужных херувимов на голове и
бархатную мантию на плечах, но не таков был Никон. Он, уж по природе своей,
никак не мог своротить с раз избранного пути, никак не мог сделать
какой-либо уступки, - словом, ни одного шага назад. Препятствия лишь
усиливали его энергию и он, писавшийся "Божиею милостию великим государем и
патриархом", всем объемом души верил в свое божественное право не только
учить, но и повелевать. За отсутствием царя, он правил государством, и перед
ним, вельдемановским мордвином, крестьянским сыном, волей-неволей
преклонялись гордые, заносчивые, родословные люди Московского государства.
Боярская дума думала так, как хотелось Никону. Во всех приказах творилась
воля его; для непокорных же - тюрем и застенков было не занимать стать. Врач
душевный карал телеса и карал тяжко. Непокорные попы томились в ссылках или
в монастырских поварнях и погребах с цепями на шее. Дрожали и вельможи. Сама
царица не считала себя вполне безопасною. Здоровье ее сильно расстраивалось.
Никон счел нужным строго, властию всей церкви, утвердить исправленный
обряд. По правилам, это возможно было лишь посредством поместного собора.
Собору же быть без воли и личного присутствия государя, по тем же правилам и
по всем бывшим примерам, как в русской, так и в византийской церкви, нельзя.
А государь все в Литве. И невольно медлил Никон, досадуя, давая волю гневу и
в то же время постясь, молясь и нося тяжелые вериги, умерщвлял плоть свою. В
это время он начинал уже деятельную переписку с восточными патриархами. Об
уступках, о снисхождении, об усмирении народа патриарх и не помышлял: он