"Павел Иванович Мельников-Печерский. Очерки поповщины" - читать интересную книгу автора

неправды польского короля и панов рады. Уже Вильно и Гродно были наши, сама
Варшава трепетала в ожидании очереди сделаться московским пригородом.
Москвитяне находились в напряженном состоянии. Всякое зло приписывалось
ненавистным полякам и козням римского двора и иезуитов. Эта ненависть
поддерживалась и усиливалась разными сочинениями, писанными в литовской Руси
с целью охранить православие от католицизма. По тогдашним московским
понятиям, злее, душепагубнее латинства во всем мире другой ереси не было. И
пустили враги Никона по народу слух нелепый, но зато быстро
распространившийся от Днепра до Байкала и повсюду принятый за истину, не
требующую доказательств: "Поляки да римский костел, чрез врага Божия,
Никона, хотит замутить русскую землю". И пошли по народу одни толки за
другими. И пошла по людям мирская молва, что по морю морская волна. И было
много смятения в людях.
"Православный государь за многия неправды польскаго короля и панов рады
и всей Речи Посполитой, с помощию Божиею и своим государевым счастием,
отмщение чинит и храбрством своим, доброхотством же и многою службою и
кровавыми ранами и потом христолюбиваго воинства, православныя церкви от
прелестнаго папежского насилия боронит, - а на Москве сидит мордвин и всем
царством мутит, держа руку государевым злодеям и последуя богоотметному
римскому костелу". Так говорили в Московском государстве.
"Яко новый Иуда и святых православныя веры догматов отметник, Исидор
митрополит зломудренный на злочинном флорентском соборе латинскую ересь прия
и римскому папежу любезно прилепися; яко бесовский сын и страдник
Игнатий-грек, во дни растригины на патриаршем престоле бывый и Божиим
попущением, врага же человеческаго, диавола, действом, жезл святителя Петра
в скверной руце своей державый, пагубному костелу и зловерным езувитам, тако
же и папежу римскому себе предаде; - тако и сей многомятежный Никон,
смутитель российския земли, латинскую, Богом ненавидимую ересь прия, к
римскому костелу прилепися, повеления зломудраго папежа творяй, проклятаго
папы Формоза и сына погибельнаго Петра гугниваго предания соблюдаяй, крайнюю
лесть богомерзкаго латинскаго учения... в людях Московскаго государства
проповесть, хотяй всех православных христиан широкими путьми пространнаго
жития в кромешную бездну адову ко отцу своему, диаволу, привести". Так
говорили на Москве, так говорили по городам, по селам, по деревням.
"Никон, толковали, приемший латинский (четвероконечный) крыж, ругаяся
истинному и животворящему кресту Господню, трисоставному, осьмиконечному,
нашил его, святыне и Богу Всевышнему ругаяся, на своих башмаках, да
скверныма своима ногама ежечасно попирает святое знамение, его же беси
трепещут и еже вселенную утверди".
"Никон, говорили, отметнув святый жезл Петра Чудотворца, повеле его
своим страдникам в нуждную яму вкинути, а на своем скверном жезле змии
антихристови немецкою хитростию устрои, и егда свою литургию богоотменную
служит, благочестивые и христоподражательнии людие воочию зрят, яко не
святый омофор, но некий мерзкий и престрашный, чермный змий на плещах его
висит, ползая и трегощуще".
Таковы были народные толки о Никоне.[5] который лет сорок до того
"воздвиг от сна уснувших", по выражению Минина.[6] Ясак тот был: "погибает
вера православная!". Еще живы были старики, что в юности порадели делу
земскому, ходили с Кузьмой Захарьевичем да с князем Дмитрием Михайловичем
очищать Москву "от польских людей и от русских воров". "На то ли мы боронили