"Андрей Мелихов. Горбатые атланты, или новый Дон Кишот [new]" - читать интересную книгу автора

векторную, то еще что-нибудь, а ПОРЯДОК ЕСТЬ ПОРЯДОК. Один для всех.
Ничего, разочарован может быть лишь тот, кто очарован, пусть лучше Аркаша сразу
узнает, что посредственностям, чьи медные лбы составляют плоть Медного
Всадника, нет дела до талантов, им есть дело только до единообразия.
Обычно в интеллигентных семьях гуманитарными способностями называют тупость к
точным наукам. Аркаша проявлял гуманитарные способности всерьез: небезынтересно
сравнивал "Воскресение" с "Преступлением и наказанием", Гоголя и Чехова знал
наизусть, из Шекспира больше всего любил "Гамлета", по всей квартире были
разложены забытые им на месте прочтения стихотворные сборники всевозможных
классиков, да и писал он без единой ошибки, и грамматическими правилами сыпал,
как поднаторевший стряпчий, -- и получал четверки за то, что вечно путал, какие
члены положено подчеркивать прямой, а какие волнистой.
На столкновение с Медным Всадником Аркаша реагировал, в общем, правильно: все
меньше интересовался школой и все больше уходил в собственные занятия и
запойное чтение, -- возвращаясь домой, Сабуров чаще всего заставал его на
кровати с книжкой, другая книжка раскрыта на столе, третья на подоконнике в
кухне, а четвертая на диване, -- ее он читал, стоя на коленях, как и положено
стоять перед священным предметом. Но, увы, -- Аркаша не ограничился
безразличием к школьным делам, а распространил его и на внешкольные. Поэтому
занятия с сыном утратили для Сабурова всякую прелесть, а вскоре он и вспомнить
о них не мог без раздражения.
А ведь во всех Аркашиных начинаниях были очевидны успехи... Но ему, казалось,
не нужны были никакие достижения, если они не приносили ЛЮБВИ. (Интересно, что
желание снискать усердием дополнительную любовь папы с мамой Аркаша не
обнаруживал, -- видимо, в их любви и без того был уверен: неинтересно побеждать
побежденного.)
И чтение у него почти вытеснилось общением, причем общением весьма и весьма
странным...
Но ведь Сабуров и сам когда-то учился в школе, когда-то и сам был в Аркашином
положении, но ушел в мир внутренний, чтоб внешнего не видеть, и вынырнул из
него только в университете -- вынырнул и вознесся звездой. "И мы пришли, и
встретил нас Куницын...". Вернее, старик Семенов нас заметил и, в гроб сходя,
благословил. Сабуров слушал его спецкурс по "проблеме Семенова", и Семенов,
входя в аудиторию, чрезвычайно учтиво приветствовал всех собравшихся и
отдельно, как дирижер первой скрипке, пожимал руку Андрею Сабурову, дружески
приподнимавшемуся из-за первого стола.
Академик Семенов был известен, кстати, еще и тем, что читал свой спецкурс много
лет подряд, абсолютно не обращая внимания, тридцать человек собралось в
аудитории или двое. Но Семенов, возможно, продолжал бы отправлять свои
богослужения и в пустом храме. ("Так что же, не только восхищением питается
творчество?..)
Уже на третьем сабуровском курсе Семенов рекомендовал в "Доклады Академии Наук"
статью девятнадцатилетнего Андрея Сабурова. А дипломную работу Сабуров защищал
уже по четырем публикациям, закончив университет на год раньше срока, и сразу
же представил ту же работу в Ученый Совет. Знал бы, в какое колдуновское болото
ему предстоит шмякнуться с небосвода, не спешил бы, посидел еще два
аспирантских года среди людей, умеющих ценить Красоту. Но он еще спешил
неизвестно куда, и защита прошла среди таких славословий, как будто это были
похороны. (Чуяли...) А Семенов всенародно объявил, что кандидатских работ
такого изящества и остроумия ему не встречалось во всей его научной карьере, --