"Андрей Мелихов. Горбатые атланты, или новый Дон Кишот [new]" - читать интересную книгу автора

подпоясался, чтобы походить на средневекового рыцаря, -- таково требование
местной молодежной субкультуры. Со стоном непомерного усилия натянул
нерасшнурованные ботинки, вдруг вспомнил:
-- Да, если чувак такой с бородой придет за пластом, скажи: пусть треху гонит,
тогда будет пласт!
-- А с лестницы спустить никого не надо?
-- А у нас в сухофруктах завелись жучки. Я вчера взял одну сухофруктину, а
оттуда как из муравейника -- фрр...
Перед зеркалом послюнил волосы на висках и закрутил их в две остренькие
висюльки -- это тоже из молодежной субкультуры -- и кубарем покатился по
лестнице, -- обезьяны не ждут лифта, потому что в ожидании нет ощутимого
движения к цели.
Во дворе, завидев Аркашу с компанией, мгновенно перешел с бега на пресыщенную
развалочку. С каждым поздоровался за руку -- лениво, глядя куда-то мимо, и они
суют ему полудохлую руку точно так же, -- в этом бесстрастии особый шик. Как у
китайских мандаринов. Отошел вразвалочку в своей кольчуге, но продолжительной
вальяжности не выдержал и ударился рысью. А Аркаша остался с предметами своей
любви. Странно -- а иногда и жутко даже -- видеть среди этих уродов такое
тепличное растеньице.
Михеев Степан в прошлом хулиган настолько знаменитый, что слава его давно
достигла даже чуждающихся всяческой суеты ушей Сабурова: то школа взяла его на
поруки, то отдала обратно, то выдвинула для него общественного защитника, то,
наоборот, обвинителя, пока он, наконец, не сел по-настоящему за хищение
государственного имущества, отличающееся особой дерзостью и цинизмом.
В школе Михеев носил непритязательную кличку Михеич, вполне сгодившуюся бы для
старичка-сторожа, и, вернувшись к мирной жизни, Михеич действительно обратился
именно к этому роду деятельности, однако кличка его -- наконец-то сделавшаяся
уместной -- почему-то переменилась на более шикарную, как все западное: Стив.
Что ж, будем надеяться, что Стив станет охранять казенное имущество с той же
дерзостью и цинизмом, с какими он когда-то на него покушался.
По выдвинутой челюсти Стива и надменно вскинутой голове видно было, что он
полностью сохранил свой горделивый нрав. Ветер шевелил его густые светлые
волосы, тяжело, как портьера, ниспадающие на плечи, -- ни дать ни взять викинг
на носу корабля. Сабуров ни за что не рискнул бы покуситься на народное добро,
на страже которого стоит такой боец.
А вот вообразить Кристмаса на страже чьего бы то ни было имущества немногим
легче, чем самого Иисуса Христа. Его экстерьер просто вопиет о безразличии ко
всему земному (собирайте сокровища на небесах!): латаные-перелатаные -- но все
же фирмовые -- джинсы, стоптанные облезлые кроссовки, -- но впечатление
усилится десятикратно, если знать, что этот же наряд составляет и зимнюю
амуницию Кристмаса. Длиннейшие волосы его -- "хаер" по-ихнему -- сами собой
разбиваются на полтора десятка жиденьких рыженьких прядок, завивающихся, как
серпантин на новогодней елке. Кристмас и весь какой-то обвисший, как будто он и
вправду не стоит, а свисает с чего-то (не с креста ли воображаемого?). Когда на
его робкий звоночек открываешь дверь, всегда обнаруживаешь его не сразу же за
дверью, а метрах в трех-четырех, у лифта: если папы-мамы обругают -- он сразу
же и исчезнет.
Однако и он ночами стоит на страже народного достояния и ни о какой иной
карьере не помышляет. Зато третий собеседник Аркаши, Гном, мечтает именно о
духовной карьере, которая, на первый взгляд, гораздо больше подошла бы