"Андрей Мелихов. Горбатые атланты, или новый Дон Кишот [new]" - читать интересную книгу автора

Выключив воду, Игорь Святославович, словно жертва кораблекрушения, принялся
лихорадочно вычерпывать воду тазиком и выливать в переполненную ванну, где,
показалось Сабурову, мокли какие-то дохлые звери. Но, вероятно, это были только
шкуры.
-- Вот сволочи, ну сволочи, -- совершенно неожиданно ругался Игорь
Святославович, в поисках сочувствия обращая к Сабурову набрякшее лицо. --
Совсем гидроизоляции нет: вылей хоть стакан -- весь внизу будет. Хозяин, Хозяин
нужен!
"Верно, без Хозяина ты просто не знаешь, на что себя употребить. Впрочем, все
мы хотим быть управляемыми извне".
Подтерев пол в коридоре, Сабуров попробовал снова взяться за свои записи, но
тут вернулся из школы Шурка, по обыкновению запоздав часа на два -- на три.
-- Па, ты здесь? -- жизнерадостно взывает он. -- Привет!
Привет, привет... Сабуров вышел полюбоваться, как Шурка пыхтит, стаскивая
ботинки, -- он готов корячиться хоть полчаса, чтобы только не развязывать
шнурки. Сабуров в своих неспешных раздумьях над поведением человека в
коллективе прочел книжку о поведении обезьян и узнал, что они делают только
такие усилия, которые хотя бы чуть-чуть да приближают к цели: даже самая умная
обезьяна подтаскивает стул к висящему банану лишь на такое расстояние, чтоб
можно было еле-еле допрыгнуть, из ящика выкладывает ровно столько камней, чтобы
еле-еле дотащить.
Шурка принялся стаскивать брюки, извиваясь в каком-то сладострастном восточном
танце, -- это чтобы не расстегивать нижнюю пуговицу. Волосы фонтаном бьют из
его буйной головы. Но затылок с недавних пор коротко острижен -- мода.
Сабурову не наскучит хоть два часа рассматривать Шурку, хоть сутки напролет
следить, как у него складно шевелятся губы и вращаются ярчайшие глаза. Только
верхняя губа у него как-то необычно потолстела, и глаза слишком разного
размера, и веко на том, что поменьше, совсем фиолетовое.
-- Ты что, опять дрался?
Стоит ли вспоминать о таких пустяках! Он ехал в автобусе, а какой-то пацан с
тротуара показал ему кулак. Пришлось вылезать из автобуса и бежать обратно, а
их оказалось даже двое. О том, как он кого-то побил и как его побили, он
рассказывает с одинаковым удовольствием: он мне как даст, -- я -- дзыннь! -- об
столб затылком, а тут сбоку другой рраз... А прогрессивная интеллигенция еще не
верит, что человек способен на бескорыстные поступки, -- да мир переполнен
бескорыстием!
Когда Шурка раздевается, особенно заметно, что детская упитанность уже оставила
его -- проступили ребра, мослы. Сабуров еще ни разу не сумел дождаться, чтобы
ему наскучило наблюдать за удивительно ладными линиями Шуркиного еще небольшого
тела, за легкостью и точностью его движений. Вот он, будто на лыжах,
проскользил на кухню (ему невыносимо терять время на такую глупость, как
ходьба), гремит кастрюлями, хватает куски холодных кушаний -- обезьяны еду не
разогревают. А Аркаша, если его спросить, хочет ли он есть, непременно ответит:
"Не хочу", а через пять минут, усладив душу отказом, принимается за еду и ест
едва ли не брезгливо, как будто потихоньку принюхивается.
Телефонный звонок. Шурка молнией ухватывает трубку, беседует на свой обычный
лад -- молча слушает, а потом произносит единственное слово: "Угу". Пьет из-под
крана и мчится в комнату, тут же вылетает обратно (у Сабурова зарябило в
глазах), барахтаясь в своем любимом "стебовом" свитере почти до колен (вымолил,
чтобы Наталья связала), отыскал, наконец, выходное отверстие для головы,