"Александр Мелихов. Роман с простатитом (Журнальный вариант) " - читать интересную книгу автора

словно гриб-печерица, - он же полуподвал, откуда куда-то развозят квашеную
капусту. У ворот очередь - особые гурманы желают почерпнуть из
первоисточника. Тут же телега с могучими бочками, намертво стиснутыми
ржавыми обручами, тоже могучими, как меридианы. Под телегой разлеглась в
холодке раздумчивая лохматая псина.
Капуста нашлепана в бочки выше краев - террикончики потрепанных
лоскутьев пытающегося ожить, пустившего прожилки халцедона.
Мрачный кучер Колька Жур б вель охлопывает капустные горки, оставляя на
них черные пятерни - все светлеющие морские звезды из адских подземных
морей.
- Ох, руки... - не столько укоряя, сколько философически грустя о
несовершенстве мира, покачала головой тетка из очереди.
- Ты б тут поработала - посмотрели бы, какие бы у тебя были руки! -
внезапно вызверился Журавель: простая и очевидная Польза всегда ждет случая
восстать против всего, что возвышается над ней, - для начала хотя бы против
вежливости, гигиены...
- А в армии бы - все съели! - предложил примириться в общем восхищении
солдатской всеядностью крючконосый, но почему-то добродушный дядька (его
тоже сто раз видел).
Журавель (фараон в колеснице) властно огрел свою клячу тяжелым
палаческим кнутом, она, страдальчески выгнувшись, рванула, заднее колесо
неуклюже перевалилось - да-да, через псину. Колька
- "тпруу, зараза!.." - приостановился, потом, с досады вытянув еще и
собаку (она не откликнулась ни вздрогом в своем бесконечном вое), загрохотал
по торчащим железякам, коими почва моей родной Механки была напичкана не
слабже какого-нибудь Вердена.
Собака оказалась как будто пластилиновая - продавленная середина
прилипла к земле. Она пыталась ползти на передних лапах, но никому не
позволяла прийти ей на помощь - рыкала, да еще и пыталась цапнуть: понимала,
что никому ни в чем помочь невозможно. Потом, как водится, сдохла. Кладовщик
за задние лапы оттащил ее подальше, и дело было кончено.
Но только не для меня. Я каждое утро бегал посмотреть ей в глаза: я
видел не глаза, а взгляд, полуприкрытый, но тем отчетливее на что-то
намекающий.
Переглядываться с собакой помешала лишь вонь - но взамен мне внезапно
открылось, что от меня собака помощь приняла бы, меня бы она не укусила.
Потому что если подходить - хоть к собаке, хоть к человеку - с открытой
душой, они никогда тебя не укусят. И я спокойно приблизился к угрюмой
дворняге, скалившей зубы из ржавой бронированной будки, и погладил ее -
сначала по шерсти, а потом и против. Затем другую, третью. Мною уже начали
гордиться, даже большие, пока дело не дошло до знаменитой
"немецкой овчарки" Забабахиных.
Сказочно прекрасная траурными тенями вокруг мудрых сталинских глаз, с
уверенно навостренными ушами (единственный знак породы, признававшийся на
Механке), она имела резиденцию в просторном голубеньком домике из строганых
досок, а не из ржавой железной рвани - отходов, как почти все, что нас
окружало, мехзавода
(нечто мягкое, пушистое) имени Ям Свердлова. Рассказывали, что
Забабахин продавал ее щенят (додуматься же - продавать щенят!) за
какие-то немыслимые деньги - по двадцать пять рублей (бутылка водки!). Я