"Александр Мелихов. Каленый клин " - читать интересную книгу автора

рецензенты-евреи (большинство петербургских рецензентов) вникнуть в русские
бытовые эпизоды? Спокойный ответ мог быть, например, таким: еврейские
читатели способны понимать русских писателей, минимум, в той степени, в
какой русские читатели понимают Сервантеса, Диккенса,
Флобера и Марка Твена. Тем не менее, с одной стороны посыпались
обвинения в антисемитизме, а с другой чрезвычайно чтимый
Солженицыным П. Б. Струве веско констатировал, что этот случай, который
будет скоро забыт, вывел на свет важное явление: русская интеллигенция
безнужно и бесплодно прикрывает свое национальное лицо, меж тем как его
нельзя прикрыть. Национальность есть нечто гораздо более несомненное, чем
раса и цвет кожи, - это духовные притяжения и отталкивания, которые живут и
трепещут в душе. Можно и нужно бороться, чтобы эти притяжения-отталкивания
не вторгались в строй государственных законов, но они - органическое чувство
национальности, и П. Б. Струве не видит ни малейших оснований отказываться
от этого достояния в угоду кому-либо и чему-либо.
В правовой области, уточняет Струве, еврейский вопрос очень легок: дать
евреям равноправие - да, конечно. Но в области притяжений-отталкиваний все
гораздо сложнее. Сила отталкивания от еврейства в самых различных слоях
населения очень велика - при том, что из всех "инородцев" евреи русским всех
ближе, всех теснее с ними связаны. Русская интеллигенция всегда считала
евреев своими, русскими, и сознательная инициатива отталкивания от русской
культуры, утверждения еврейской национальной "особности" принадлежит не ей,
а сионизму. (Что, я думаю, следует признать истиной, - не забывая, однако,
того, что полное включение в русскую культуру означало бы исчезновение
еврейского народа. - А.М.) И вот еще трудность: нет в России других
"инородцев", которые играли бы в русской культуре такую роль - но "они
играют ее, оставаясь евреями".
Из этого факта Струве не делает никакого практического вывода, лишь
повторяет: не пристало нам хитрить с русским национальным чувством и прятать
наше лицо; чем ясней это будет понято, тем меньше в будущем предстоит
недоразумений (с.467-468).
"И правда бы, - комментирует Солженицын. - И очнуться бы всем нам на
несколько десятилетий раньше. (Евреи и очнулись много раньше русских.)" И со
сдержанным негодованием пересказывает ответное
"учительное слово" Милюкова: "Куда это ведет? кому это выгодно?
"Национальное лицо", да которое еще "не надо прятать" - ведь это же
сближает с крайне-правыми изуверами! (Так что "Национальное" лицо
надо прятать.)"
Но Струве настаивал на своем: и самим евреям полезно увидеть открытое
"национальное лицо" русского конституционализма и демократического общества,
для них совсем не полезно предаваться иллюзии, что такое лицо есть только у
антисемитического изуверства.
Это "не Медузова голова, а честное и доброе лицо русской
национальности, без которой не простоит и "российское" государство".
В последнем, я полагаю, Струве прав: при том количестве социальных и
национальных конфликтов, от которых трещала по швам предреволюционная
Россия, без русского патриотизма непонятно что еще могло послужить
добровольной консолидирующей силой (ибо объединять миллионные массы способны
не интересы, а лишь фантомы). Но прятать национальное лицо - как уж так
русское демократическое общество его прятало? Что оно, стыдилось русского