"Розалин Майлз. Беллона (Я, Елизавета, #4) " - читать интересную книгу автора

- Мадам, мой принц герцог Анжуйский целует ваши ноги. Я послан
нашептать вам на ушко его chanson d'amour...

Amour!
Parlez-mоis d'amour!
Encore!
Encore I'amoiir!

<Песнь любви...
Любовь!
Говорите мне о любви!
Еще!
Снова любовь! (фр.)>

Сами звуки французской речи слаще для уха, для языка, они волнуют
кровь, от них сжимается сердце. Глядя на Симье, превосходно владеющего
своим ухоженным, хрупким, но ладным телом, на его изящный шелковый камзол,
после которого "рыбьи брюхи" моих кавалеров сразу показались громоздкими и
старомодными, вдыхая чуть дразнящий, как индийские пряности, аромат его
духов, я вновь почувствовала прежнее, почти забытое волнение от мужского
общества.
- Ма belle dame, si j'ose... <Моя прекрасная госпожа, если осмелюсь...
(фр.)>.
Стихи, вложенные в мою перчатку, роза на моей подушке, серенада
майским утром под моим окном - chanson d'amour, plaisir d'amour, maladie
d'amour, toujours I'amour <Любовная песнь, любовные удовольствия, любовная
болезнь, все время любовь (фр.).> - он ухаживал за мной и обхаживал меня,
так что я совсем размякла и почувствовала себя любимой. Скажете, я дура?
Да, и старая притом, худшая из дур!
А что мне оставалось? Я хотела разгадать эту шараду. И если, вопреки
всему, я полюбила принца, когда тот приехал, то это заслуга Симье,
служителя, который проложил путь для своего господина. С непревзойденным
мастерством, ибо если мы, англичане, выставили на продажу надтреснутый
фарфор, то французы пытались всучить нам и вовсе барахло!
"Боюсь, монсеньор не порадует ваши взоры, - писал из нашего посольства
в Париже осторожный, как все судейские, Уолсингем, - ибо к его уродской
внешности и тщедушию - даже данное ему при крещении имя Геркулес пришлось
заменить на Франциска, имя покойного брата, - он еще и рябой, все его лицо
до кончика огромного, нечеловеческого носа изрыто глубокими оспинами".
Слава Богу, мой мавр опустил в своем послании, что принцу нет и
двадцати, а мне уже за сорок...
Мне за сорок? Как это может быть, Господи помилуй?
- Мне он не нравится! - бушевал Хаттон, наливаясь краской, так что
лицо у него становилось одного цвета с алым атласным камзолом. - Коли у
меня будет соперник, так пусть это будет англичанин, в чьих жилах течет
красная кровь, а не наш извечный враг, француз-лягушатник!
Англичанин, в чьих жилах течет красная кровь? Для меня это означало
только одного человека. Но я могла лишь гадать, что думает сам Робин.
Теперь он часто покидал двор, а когда возвращался, казался безразличным, и
не только ко мне. Я позлорадствовала, видя, как он холоден с глупой