"Юрий Медведь. Исповедь добровольного импотента " - читать интересную книгу автора

может быть даже и вовсе к смерти. Как в песне поется: "Попался ты, парень!
Попался!"
И припомнил я тогда в тишине своей душегубки ту недельку жаркую, когда
не существовало для меня ни неба, ни земли, а только Она - любовь моя
коварная. И так захотелось на волю, что голова закружилась. Ну, думаю, это
мы еще посмотрим, чья возьмет!
В общем, стал я о стену набиваться - по паре ударов кулаками, один
головой. И так полчаса, час, два. Первое время звон в ушах стоял - чисто
Кремлевские куранты! Но я от стены не отходил пока дневную норму не
отбарабаню.
Через неделю опер пожаловал и давай мне свои тезисы вкручивать:
- Поможешь органам, назначу тебя бугром по культмассовой работе. В
клубе будешь срок чалить. Откажешься - в зоне зеки тебя на собственных
кишках подвесят. Третьего не дано!
Я в ответ перевернул вверх дном свою алюминиевую миску, да и вдарил по
ней лобешником, в качестве резолюции. На, грызи блин от Софрона
Бандеролькина! Опер осмотрел мой аргумент и говорит:
- Ну что ж, подуркуй еще пару недель. Только учти, зеки народ ушлый, их
таким фокусом не убедишь. Подсыпят какой-нибудь приправки и - здравствуй,
гомон!
Потом уже я узнал, что страсть как этому оперу хотелось от одного
местного академика избавиться, вот и насел он на меня, чтобы я, значит, на
этого авторитета фуганул. Но у нас в детдоме стукачей за людей не считали. А
Софрон Бандеролькин традиции уважает.
О какие, брат, тиски! С одной стороны совесть напирает, с другой страх
жмет - жить хочется. Думал я, думал и сделал "ход конем" - сам себя на дозу
поставил.
У меня в кандее по углам мышьяк был рассыпан - подарок для крыс от
Советской власти. Я урезал их пайку в свою пользу и стал во внутрь
употреблять. Для начала одну кроху в хлебный мякиш закатаю и проглочу.
Мутит, в пот шибает. Даже ноги пару раз отнимались. Но я сосредоточусь весь
на какой-нибудь точке на стене и держу ее, держу. Ни разу сознания не
лишился. Постепенно стал дозу увеличивать. Через две недели привык. За
обедом столовую ложку заглатывал и хоть бы хны. Живот только пучило, и голос
окончательно сел. Скажу что-нибудь, и сам не разберу - лязг, скрежет! Опер
со мной и разговаривать не смог, только глянул, побледнел весь и шепчет:
- В зону его.
Ну, и предстал я перед блатной братией во всей красе - челюсти гопака
выдают, зубы чечетку бацают; щетина хоть сковороды скобли; лобешник распух и
выпирает, как козырек у пидорки, из-под него шары палят, словно прожектора
на вышках; кулаки разнесло точно пудовые гири, а в брюхе рокот, аж на душе
жутко. В общем, стою как легендарный танк "Клим Ворошилов"!
Весь барак немота прошибла, сидят, бебиками лупают. Вдруг поднимается
тот самый законник, на которого опер зуб точил и мытарил меня поганку
накатить, ну, подходит ко мне и... толкает такую речь:
- Братва! Я видел, как абвер мудохал Сизого на этапке за то, что тот
одного фуганка жмуром заделал. Я видел вывеску Багратиона после разборок с
активом в Златоустовских юрсах. Я много видел по нашей урочей жизни. Но то
все были цветики-фиалки по сравнению вот с этим фикусом. Ебать мой лысый
череп! Да любой фраер после такой ломки отсасывал бы у опера за обе щеки и