"Юрий Медведь. Исповедь добровольного импотента " - читать интересную книгу автора

немолодого, с партийным стажем, при орденах и молодой жене. Тут, конечно,
местная масть засуетилась и в рамках дружеской встречи организовала в
"Черноморце" банкет в честь старшего товарища. Директор ресторана вызвал
меня к себе в кабинет, обнародовал репертуарную политику и от себя лично
добавил, что "первый" - бывший военный и любит сентимент сурового характера.
Я выразил понимание и пошел готовиться.
В тот день ресторан был закрыт для посетителей. Ровно в шесть по
полудню мы стояли на эстраде, как на витрине - в новеньких черных костюмах
из шерстяного крепа, при бабочках и в белых перчатках.
Посередине зала - стол на сто персон! Глаза слепило хрусталем, и кишки
трещали от ароматов.
Наконец дверь распахнулась, и в зал вбежал директор ресторана, а за
ним, как говорится, ум, честь и совесть нашего района в полном объеме, то
есть с женами и их родственниками. Впереди всех вышагивал мордастый боров в
расшитой косоворотке, белых шароварах и бежевых лакированных штиблетах -
"первый". Рядом - женщина. Вот тут я должен выдержать паузу и сказать только
одно: это была не просто женщина, это была "Аппассионата"!
Вмиг я вспотел до ногтей и сделался лощеный, как дельфин. Смотрю на нее
и чувствую, что в груди у меня что-то тоненько-тоненько задребезжало и стало
расползаться по всему телу. И так от этого тремоло мне сделалось сладко, что
обмяк я весь и разомлел. Плыву куда-то, ничего не соображаю.
А гости уж расселись, речами обменялись, в ладоши похлопали, стали
разливать. Стало быть, официальная часть закончилась, и директор дал
отмашку. Оркестр затянул "Враги сожгли родную хату". Подходит моя сильная
доля, а я отсутствую - любуюсь, как Царица мелкими глотками потребляет
ситро, и шелковистый ее кадык слегка вздрагивает. Оркестр проиграл
вступление второй раз, и саксофонист Аркаша наступил мне на ногу. От боли я
очнулся и запел. Да так натурально, будто, действительно, только что
вернулся с фронта, наполовину израненный, наполовину контуженный.
Почти полушепотом провел я всю песню и только после строки "Хмелел
солдат, слеза катилась..." - глаза мои сурово заблестели, и я дал полный
голос.
Когда оркестр умолк, в зале воцарилась гробовая тишина. Первый обеими
руками обхватил свою седую голову и поник, видно было только, как
вздрагивали его могучие плечи. Бабье вовсе сопли по подолам размазали. А
она, ноченька моя непроглядная, вытянулась вся, глазки прищурила и
вглядывается в меня, будто это и не я стою на эстраде, а блоха какая на
ногте вертухается. И так это меня зацепило! Рванул я пиджак с плеч, да как
свистну "двойным дуплетом", развернулся и вдарил "Яблочко".
Эх, да что тут еще говорить - саму душу свою я вынул и швырнул к ее
ногам - на, топчи, а мне лишь в радость!
Конечно, приметила она меня, не могла не приметить, потому что страсть
в ней была природная, жгучая страсть. А уж коли две страсти сойдутся, тут
добра не жди.
Вскоре Первый отправился с товарищами район принимать, и осталась моя
Дама Пик одна в персональном доме. Но я креплюсь, держу дистанцию, хоть сам
уж треть веса потерял.
И вот наконец получил я от нее знак: мол, сегодня вечером будут у меня
гости из столицы, приходите петь. В назначенное время я был на месте - в
доме тишина. Вдруг входит она, я только в глаза ее глянул, сразу все понял.