"Анатолий Михайлович Медников. Берлинская тетрадь " - читать интересную книгу автора

Во дворе было темновато, к тому же сюда нередко залетали осколки
рвущейся над домом шрапнели. Фотограф долго выбирал место для съемки,
вполголоса ругая погоду, двор, немецкие снаряды, мешающие ему работать.
На деревянном чурбачке, у внутренней стены дома, в ожидании молча курил
цигарку немолодой солдат в порыжевшей от солнца и пота гимнастерке. У него
было коричневое, покрытое загаром и пороховой копотью, точно дубленое лицо и
отяжелевшие от пыли, но все еще сохранившие цвет густые пшеничные усы. Свой
автомат с поцарапанным прикладом и закопченным дулом солдат держал на
коленях, и все говорило о том, что солдат только что вышел из боя и мысли
его там, где не умолкая бьют артиллерийские батареи.
Найдя наконец удобное место, фотограф пошел в подъезд дома и скоро
вернулся оттуда с одолженной у хозяев квартиры большой белой простыней. Он
тут же попробовал прибить ее к стене, но кирпичи были твердые и только
крошились под ударами. Фотограф снова пошел в дом и возвратился с двумя
пожилыми немцами, которые несли в руках еще одну, видимо запасную, простыню.
Немцы прошли по асфальту своего двора так, словно он был раскален и
поджаривал им ступни. Через каждые три шага они посматривали в дымное небо,
где непрерывно что-то трещало и рвалось на части. Фотограф, засунув в
аппарат руку, вертел ее в разные стороны с таким выражением лица, будто он
ловил там пальцами что-то очень скользкое и мокрое. Растянув простыню у
стены и поддерживая ее уголки руками, немцы улыбались и ждали.
- Ну, что ты там копаешься, кал мышь, Данилыч? - с явным нетерпением
сказал солдат. - Бой идет, рота на вокзал наступает, слышишь, Данилыч,
ребята наступают, а я тут на чурбачке покуриваю.
- Подождут, полчаса не решают, - ответил фотограф и еще сильнее
завертел рукой, засунутой в аппарат.
- Мы на вокзал наступаем, - точно не слыша фотографа, продолжал
солдат. - Немцы в подвалах сидят, в метро сидят, во все дырки забились.
- Успеется, что такое полчаса! - снова сказал фотограф.
- Много ты понимаешь, - неожиданно обиделся солдат. - За полчаса
свободно вокзал взять могут. Не решают! Ты вот год при нашем полку
числишься, Данилыч, а боевую обстановку не чувствуешь. Скорей, скорей,
Данилыч, слышишь! - повторил он.
- Ведь это же карточка на партбилет, - наконец тихо и внушительно
сказал фотограф, вытаскивая из аппарата руку. - Понимаешь ты, куда эта
карточка. В Москву пойдет из Берлина. Подумай и не гони меня, не гони.
- Скорей, скорей, Данилыч! - повторил солдат и начал быстро ходить
вдоль внутренней стены дома, поглядывая в небо и точно прислушиваясь к шуму
боя.
Как будто пушки заговорили громче, но здесь, в огромном городе, трудно
было на слух определить, где идет бой. Казалось, стреляют повсюду - и за
углом дома, и на другом конце города.
Солдат, вынув изо рта цигарку, сел на свой чурбачок у белого фона
простыни.
Немцы резко натянули простыню, не переставая улыбаться. Фотограф уже
было поднес руку к хоботку своего аппарата, как все стоящие во дворе
услышали знакомый протяжный свист.
Звук родился где-то далеко, но с каждым мгновением нарастал, и
казалось, снаряд, пробивая своим тупым носом воздух, ищет себе дорогу именно
в этот черный колодец дома. Звук наливался, завораживая своей леденящей душу