"Анатолий Михайлович Медников. Берлинская тетрадь " - читать интересную книгу автора

Лицо Прозоровского, худощавое, с немного запавшими глазами, показалось
мне усталым. Время от времени мягкая, мечтательная улыбка скользила по его
лицу и, как ветерок тучки, постепенно разгоняла выражение озабоченности и
печали - только позже я узнал, что у Прозоровского случилось горе. Он
спокойно и выжидательно смотрел на командира дивизиона, теперь уже уверенный
в том, что сделал свою работу хорошо.
- Садись, садись, Борис Глебыч, - с лаской в голосе, уважительно сказал
ему Клименко, - в ногах правды нет. Я знаю, ты всю ночь не отдыхал. До
вечера мы тебя не будем беспокоить, если только не побеспокоят немцы.
- Ничего. Вы знаете, я, хлипкий интеллигент, на фронте научился спать
под грохот канонады, как говорится. Мертвым сном. Даже самому удивительно, -
улыбнулся Прозоровский.
- Значит, совесть чиста.
- И заботы не мучают, товарищ подполковник. Рядовой боец! А начальство,
как говорят у нас, никогда не спит, оно только отдыхает.
- Вот именно, - покачал головой Клименко. - Можете идти все!
Он взялся за карандаш, кивком головы отпустив лейтенанта,
Прозоровского, и в мимолетном взгляде в мою сторону я уловил желание комдива
остаться на терраске одному. Он хотел сосредоточиться, работая над панорамой
Берлина.
Прозоровский, узнав, что мы земляки, пригласил меня в блиндаж. Как
приятно было встретить под Берлином человека, закончившего в Москве
архитектурный институт, много лет проработавшего в разных городах страны и
возводившего в столице одну из станций метрополитена.
По чистой случайности Прозоровский не успел аттестоваться в военкомате
и получить офицерский билет. Просто до войны ему было все недосуг заняться
этим делом. Но в сорок первом архитектор пошел в народное ополчение рядовым,
оттуда же попал снова рядовым в артиллерийский полк.
Прозоровский рассказал мне, что здесь не раз задумывались над тем, как
присвоить ему офицерское звание. Но для училища младших лейтенантов он не
подходил уже по возрасту, а в полку Прозоровский не занимал командной
должности, которая бы давала право на такое звание. Кстати говоря, по своему
удивительно мягкому характеру и полному неумению командовать и распоряжаться
людьми Прозоровский и не подходил к такой должности.
Рядовой в топографическом взводе, он однажды удивил артиллеристов своим
мастерством, рисуя панорамы, и с той поры утвердился в штабе на внештатной
должности художника.
Воевал Прозоровский, как и Клименко, от Москвы до границы и дальше,
медаль "За отвагу", поблескивала на новой гимнастерке, которая висела в углу
блиндажа на деревянных плечиках над койкой художника.
- Присаживайтесь, мой друг, дорогой земляк, прямо на эту кровать, она и
троих выдержит, - сказал Прозоровский, когда мы влезли в блиндаж.
Он освещался керосиновой лампой, смастеренной из медной снарядной
гильзы. Света было достаточно. Красноватые блики растекались по стенам из
березовых чурок. Я догадался, что артиллеристы "березовые стены" возят с
собой.
- Память о России, - пояснил Прозоровский, - и как-то мило осветляют
землянки здесь, в Германии. Боже ты мой, ведь когда-то я приезжал в Берлин в
командировку! - неожиданно вспомнил он. - Жил в гостинице около
Александерплац. Ходил в оперу на Унтер-ден-Линден. Могло ли мне тогда прийти