"Анатолий Михайлович Медников. Берлинская тетрадь " - читать интересную книгу автора

недра разрушенных и затопленных шахт и уже дали на-гора первый уголь.
Валя слушала голос родины всем сознанием, всем сердцем. Минутами она
забывала обо всем: о стенах каторжного своего дома, о хозяевах, которые
каждую минуту могли вернуться и застать ее за преступным делом.
Когда кончилась передача, Валя не решалась раздвинуть занавески на
окнах. Ей казалось, немцы увидят с улицы ее лицо и догадаются обо воем.

Письмо сыну

...Утром следующего дня, перед отъездом, мы снова увидели девушек.
Всходило солнце, еще не греющее, но словно умытое росой. Девушки шли строем
по тихой, безлюдной улице селения. Они были одеты в гимнастерки и синие
юбки, тщательно выглаженные, и перепоясаны новыми желтыми скрипящими
ремнями. Еще путаясь в строю, они старательно ударяли сапогами по мостовой и
широко, не в такт, размахивали руками.
Так они шагали по улицам своей бывшей каторги, такие красивые от
счастья, что мы, остановив машину, долго смотрели вслед маленькой колонне
новых бойцов армии.
Вижу ее и сейчас совершенно отчетливо, эту тихую, неширокую улицу
немецкого городка на Одере, и трехэтажный дом, поражающий нетронутой
белизной своих стен, не задетых дождем пуль и снарядных осколков.
Над балконом третьего этажа колыхалось на ветру красное полотнище,
возвещавшее всем жителям, что здесь временно разместилась комендатура. В
этом доме жил и комендант полковник Свиридов, еще три дня назад бывший
заместителем начальника политотдела дивизии.
Его соединение прошло через этот город, наступая на Берлин. Еще где-то
на окраинах замешкались тылы частей, а Свиридов, недавно вернувшийся на
фронт после ранения и легкой контузии, не продвинулся дальше Одера и был
оставлен на работу "полегче". Против воли его и желания - довоевать войну в
Берлине - Свиридова назначили комендантом города.
Мы въехали в него ночью, переправившись через тот самый мост на
плацдарме, который сослужил добрую службу нашим наступающим частям.
Переночевав в комендатуре, встретили новый день за завтраком в большой
гостиной коменданта. Было десять часов утра, а на наших часах с московским
временем уже полдень, и немецкое "опаздывающее" солнце только-только
начинало прогревать воздух.
Сквозь настежь открытые окна струилась в комнаты прохлада, а вместе с
нею звуки протяжной и грустной песни. Это пели русские девушки в соседнем
доме с готической черепичной крышей. Слова было трудно разобрать, по сама
мелодия, полная сдержанной тоски, волновала сердце памятью о нашем, далеком
от Германии доме.
Комендант, выглядевший усталым, сидел у окна. И нервный тик, и
нездоровый цвет кожи - все это говорило о том, что полковнику нужен не
кратковременный, а длительный отдых, который ему война предоставить не в
состоянии.
- Мне приказали - поезжай в санаторий, - рассказывал он. - Но разве
можем мы, старые солдаты, начинавшие войну, не увидеть ее конца? Когда я
вспоминаю оборону на Волге, у меня вкус во рту появляется - снега,
смешанного с кровью, мы его растапливали во время осады. Разве я могу
сказать себе: "Поезжай лечиться!" Кто же сыну моему расскажет о Берлине?