"Гейвин Максвелл. Кольцо светлой воды" - читать интересную книгу автора

жили здесь тысячи лет. Самые древние из преданий относятся, вероятнее
всего, к Средним векам, и в одном из них говорится о свирепом морском
грабителе, уроженце этих мест, который разорял побережье к югу, в
частности остров Малл, где много потайных гаваней и скрытых якорных
стоянок, на галере, один из бортов которой был выкрашен в черный цвет, а
другой - в белый, вероятно, с целью сбить с толку или навести на мысль что
орудует тут целый пиратский флот. Как бы он не действовал, получалось
успешно, так как, говорят, он вернулся в Камусфеарну и умер своей смертью.
На Британских островах как-то не по себе ложиться спать, зная, что в
радиусе полутора миль нет ни одного человеческого существа, и что кроме
одной семьи на расстоянии в три раза большем нет вообще никого. Очень
немногие испытывали такое ощущение, поскольку поверхность земли настолько
плотно населена людьми, что там, где только можно, она заселена. И хоть в
таких условиях не так уж и трудно разбить лагерь, очень редко выпадает
случай оказаться среди четырёх постоянных стен, которые можно назвать
собственным домом. При этом возникает чувство изоляции, противоположное
чувству одиночества, которое испытываешь в чужом городе, ибо это
одиночество вызвано близостью других людей и барьерами, стоящими между
тобой и ними, сознанием, что ты одинок среди них : каждый дюйм стен ранит
тебя и каждый необщительный незнакомец устанавливает свой флаг. Но быть
одному там, где нет других людей, очень интересно, как бы вдруг снимается
какое- то давление, внезапно осознаёшь всё своё окружение, резко
обостряются чувства, и даёшь себе отчёт в том, что вокруг тебя лишь
животный и растительный мир. Я впервые испытал это ощущение совсем ещё
молодым человеком, когда путешествовал в одиночку по тундре в трехстах
милях к северу от Полярного круга. К тому же удивительные ночи, светлые
как день, усиливают эту необычайность, так что только собственный сон
отделяет ночь ото дня. Как это ни странно, хоть внешние обстоятельства
были совсем противоположными, я испытал такое же или похожее ощущение во
время мощных воздушных налётов в 1940 году. Как будто бы жизнь вдруг
освободилась от всего несущественного, как заботы о деньгах и мелкие
эгоистические амбиции, и ты остаёшься один на один со своей сущностью.
В ту первую ночь, когда я лёг спать на кухне Камусфеарны, мне слышались
глухой стук кроличьих лап в садке у песчаной дюны позади дома, тихое
попискивание летучих мышей, разбуженных тёплой погодой от зимней спячки и
беспокойное посвистывание кулик-сорок, ожидающих смены прилива. Всё эти
звуки раздавались на фоне приглушённого шума водопада, который в тихую
погоду властвует над всеми другими звуками в Камусфеарне. Я проспал эту
ночь, положив голову как на подушку на мягкий шерстяной бок Джонни, как
это бывало раньше на беспалубной лодке.
Первое, что я увидел поутру, когда пошёл к ручью за водой, так это
группу из пяти оленей, настороженных, но не обеспокоенных, смотревших на
меня с поросшего первоцветом берега за стеной приусадебного участка. Двое
из них уже сбросили оба рога, так как был уже конец первой недели апреля,
двое сбросили по одному, а у пятого самца всё ещё были на месте оба,
широкие, длинные и крепкие, с семью отростками на одном и с шестью - на
другом. Это была самая благородная голова из всех тех, что мне приходилось
видеть за все свои годы кровожадной охоты. Я стал узнавать этих оленей
каждый год, так как они были в стаде, которое каждую зиму проходило внизу
у ручья Камусфеарны, и Мораг Мак-Киннон обычно украдкой подкармливала их у