"Алистер Маклин. И ночи нет конца" - читать интересную книгу автора

палками, я непременно отыщу дорогу. Освещая себе путь фонарем, я не могу
пройти мимо палок. Повернувшись, я сделал шаг, другой и остановился.
Зачем она увела меня в сторону? Ведь ей все равно не скрыться. Пока мы
оба живы, мы непременно вернемся в барак и встретимся там рано или поздно.
Пока мы оба живы! Господи, ну что я за болван! Самых элементарных
правил игры не понимаю. Единственный способ скрыться от меня раз и навсегда
состоит в том, чтобы меня убрать. Пристрелить на месте, и концы в воду.
Поскольку она остановилась раньше меня и выключила фонарик прежде, чем это
сделал я, ей хорошо известно, где я нахожусь. Тем более что я, не сразу
сообразив, пробежал еще несколько шагов. Как знать, может, она стоит всего в
нескольких футах от меня и целится.
Включив фонарь, я посветил вокруг себя. Никого и ничего. Лишь холодные
хлопья снега, рассекающие ночной мрак, летят в лицо, да жалобно стонет
ветер, шурша частицами льда, несущимися по твердой, как железо, поверхности
стылого плато. Я выключил фонарь и, неслышно ступая, сделал несколько
быстрых шагов влево. Зачем я его зажигал? Ведь это лучший способ выдать
себя. Свет фонаря в руках у идущего человека виден на расстоянии, в двадцать
раз превышающем радиус действия ее собственного фонарика. Дай-то Бог, чтобы
снежная пелена скрыла этот свет.
Откуда же произойдет нападение? С наветренной стороны? .Так я ничего не
увижу в снежном вихре. Или же с подветренной? Тогда я ничего не услышу. Я
решил, что с наветренной. Ведь, двигаясь по поверхности плато, производишь
не больше шума, чем на асфальте. Чтобы лучше слышать, я отогнул капюшон, а
чтобы лучше видеть - сдвинул на лоб очки. Прикрыв глаза ладонью, я
напряженно вглядывался во мглу.
Прошло пять минут, но ничего не случилось, разве что у меня замерзли
уши и лоб. Ни звука, ни силуэта. Нервы натянулись до предела, ожидание стало
невыносимым. Медленно, крайне осторожно, я стал двигаться по кругу диаметром
ярдов в двадцать. Однако ничего не увидел и не услышал. Зрение мое настолько
привыкло к темноте, а слух - к заунывной симфонии полярных широт, что я,
готов поклясться, сумел бы услышать и увидеть любого, если бы тот находился
поблизости. Но было такое ощущение, будто кроме меня на ледовом щите нет ни
одной живой души.
Я вдруг похолодел от ужаса: я понял, что и в самом деле остался один.
Но понял слишком поздно. Застрелить нежелательного свидетеля было бы
непростительной глупостью. После того как рассветет и обнаружат пронизанное
пулями тело, начнутся расспросы, возникнут подозрения. Пусть лучше на трупе
не останется следов насилия. Ведь даже опытный полярник может заблудиться во
время пурги.
А я действительно заблудился. Я это знал. Был убежден в этом еще до
того, как, чувствуя левой щекой ветер, пошел по направлению к бамбуковым
палкам. Палок я не обнаружил. Я описал окружность большого радиуса, но снова
ничего не нашел. На расстоянии около двадцати ярдов от самолета и, очевидно,
до самого барака бамбуковые палки были выдернуты из снега.
Границы между жизнью и смертью, отмеченной этими непрочными знаками,
больше не существовало. Я был обречен.
Но я не мог позволить себе паниковать. Не только потому, что понимал:
стоит запаниковать - и мне конец. Меня сжигала холодная злоба от сознания,
что меня обвели вокруг пальца, оставили на погибель. Но я не погибну. Я не
знал баснословной величины ставки в этой смертельной игре, которую вела эта