"Колин Маккалоу. Леди из Миссалонги " - читать интересную книгу автора

Ночная рубашка Мисси из серой колючей фланели доходила ей до самой шеи
и волочилась по полу, рукава были слишком длинные, так как раньше рубашка
принадлежала Друсилле. Но зато постель была теплой. Когда Мисси исполнилось
тридцать, ее мать объявила, что поскольку Мисси уже больше не молоденькая
девочка, то посему может в холодную погоду согревать постель с помощью
горячего кирпича. И хотя само по себе это было неплохо, однако с того дня
Мисси оставила всякую надежду на то, что ей когда-либо удастся вырваться из
заточения в Миссалонги и жить своей собственной жизнью.
Сон приходил быстро, потому что она вела физически активную, хотя и
эмоционально бедную жизнь. Однако же те несколько минут между моментом,
когда она забиралась в благословенное тепло постели, и отключением сознания
были для Мисси единственным временем полной свободы, поэтому она всегда
боролась со сном так долго, как только могла.
"Интересно, - могла думать она, - как же я выгляжу на самом деле?" В
доме было лишь одно зеркало, в ванной комнате, но просто так стоять и
глазеть на собственное отражение возбранялось. Поэтому впечатление Мисси о
собственной наружности искажалось выражением вины оттого, что, возможно, она
слишком долго глядится в зеркало. Она знала, конечно, что была довольно
высокой, знала она и о своей излишней худобе, знала, что обладает прямыми
черными волосами, что глаза у нее черно-карие, а нос немножко скошен набок -
результат падения в детском возрасте. Знала, что левый уголок рта чуть ниже
правого, но вот о том, что у нее очень хорошая улыбка, она не имела
представления, потому что улыбалась редко, а также не ведала о том, что ее
обычное серьезно-чопорное выражение лица - по-клоунски трагикомично. Жизнь
научила ее считать себя очень домашним человеком, но в то же время что-то
внутри нее сопротивлялось этой мысли, и ничто, никакие логические аргументы
не могли заставить ее поверить в это окончательно. Потому-то каждую ночь она
вновь и вновь спрашивала себя, как же она все-таки выглядит.
Или она начинала думать о том, как хорошо было бы завести котенка.
Когда ей исполнилось семнадцать лет, дядя Персиваль, владелец
кондитерско-табачной лавки, самый лучший из всех Хэрлингфордов, преподнес ей
на день рождения щекастого черного котенка. Но мать ее немедленно отобрала
котенка и нашла человека, согласившегося утопить его, убедительно объяснив
Мисси, что они не могут себе позволить кормить еще один лишний рот, даже
такой маленький; все это было проделано не без понимания чувств дочери и не
без сожаления, но тем не менее это нужно было сделать. Мисси не
протестовала. И не плакала, даже ночью в кровати. Наверное, этот котенок все
же не был настолько реальным, чтобы заставить ее отчаянно горевать. Но ее
руки, даже по прошествии стольких долгих и пустых лет, ее руки все-таки
помнили прикосновение к пушистой шерстке маленького создания и его урчание,
выражавшее удовольствие от того, что его держат на руках. Только ее руки
сохранили эту память. Все остальное в ней уже притупилось.
Порой в мечтах ей позволялось гулять среди зарослей буша в долине, что
лежала напротив Миссалонги, и всегда бывало так, что эти грезы наяву плавно
переходили в сновидения, которые она никогда не запоминала. В сновидениях
этих одежда не стесняла ее и никогда не промокала, если ей доводилось
переходить какой-нибудь поток, не пачкалась, если она вдруг задевала за
поросший мхом валун; и никогда ее платье не было этого чудовищного
коричневого цвета. Над головой летали колибри, наполняя воздух нежным
звоном, причудливо раскрашенные бабочки порхали среди крон гигантских