"Карсон Маккаллерс. Баллада о горестном кабачке" - читать интересную книгу авторапоразбивали все банки с консервами.
Они на болото пошли и разгромили там винокурню - большой новый змеевик с охладителем раскурочили, а саму хижину подожгли. Они приготовили тарелку любимой еды мисс Амелии - овсянку, жаренную с колбасой, - и столько яду в нее, как приправы, насыпали, что всю округу поубивать бы хватило, а тарелку выставили соблазнительно на прилавок. Они, в общем, всякий разор учинили, который только могли придумать - но так, чтобы в саму контору не вламываться, где мисс Амелия ночь коротала. А потом - ушли вдвоем. Один и другой. Вот так и осталась мисс Амелия одна в городишке. Люди-то помогли бы ей, коли знали бы, как, поскольку были б они добрее, если бы им случай почаще выпадал. Несколько кумушек с вениками сунулись было к ней в дом, предлагая вычистить весь разор, да мисс Амелия только глянула на них обессиленными косенькими глазами и покачала головой. Кочерыжка Макфэйл на третий день заглянул купить брикет табаку "Королевна", и мисс Амелия сказала, что цена ему - один доллар. В кабачке вдруг все до одного доллара в цене поднялось. Что ж это за кабачок тогда, спрашивается? Да и врачевать она чудно стала. Все эти годы была мисс Амелия гораздо знаменитее доктора в Чихо. Никогда не валяла дурака с душой хворого, не запрещала ни выпивки, ни табака, ни других первых надобностей. Лишь редко-редко могла осторожно предупредить больного - тебе, мол, жареных арбузов есть нельзя, или другого какого блюда, которое человеку и в голову не взбредет пробовать. Теперь всему мудрому врачеванию настал конец. Половине больных своих заявляла она сразу, что они помрут, а ни один в здравом уме и при памяти пользоваться ими ни минуты бы не помыслил. И космы себе мисс Амелия отпустила, да и седеть они стали. Лицо ее вытянулось, сильные мускулы тела ссохлись, покуда она не исхудала окончательно - как тощают старые девы, когда лишаются разума. А эти серые глаза ее - медленно, день ото дня все сильнее они сходились в одну точку, будто искали друг друга, чтобы обменяться хоть одним коротким взглядом горести и одинокого признания. И слушать ее стало неприятно - язычок навострился будь здоров. Стоило кому-нибудь при ней горбуна помянуть, говорила она только: - Хо! Да попадись он мне под руку - я б ему глотку-то вырвала, да кошкам скормила! Но не столько сами слова звучали ужасно, сколько голос, которым они произносились. Растерял голос всю свою прежнюю силу; уж не звенела в нем месть, как раньше бывало, когда она вспоминала "того наладчика, за которым замужем была", или иного недруга. Сломался ее голос, утух и звучал печально, сипло, точно хныкала церковная фисгармония. Три года она садилась по вечерам на ступеньки своей веранды, смотрела на дорогу и ждала. Да только горбун так и не вернулся. Слух пошел, что Марвин Мэйси заставлял его через форточки в дома забираться и там красть, а другие судачили, что продал его бродячему балагану. Только оба эти известия от Мерли Райана пошли - а от него ни крупицы правды никто никогда не слыхивал. На четвертый же год мисс Амелия наняла в Чихо плотника, и тот забил весь дом досками, и осталась она в закрытых комнатах своих наверху по |
|
|