"Карсон Маккаллерс. Баллада о горестном кабачке" - читать интересную книгу автора

поразбивали все банки с консервами.
Они на болото пошли и разгромили там винокурню - большой новый змеевик
с охладителем раскурочили, а саму хижину подожгли.
Они приготовили тарелку любимой еды мисс Амелии - овсянку, жаренную с
колбасой, - и столько яду в нее, как приправы, насыпали, что всю округу
поубивать бы хватило, а тарелку выставили соблазнительно на прилавок.
Они, в общем, всякий разор учинили, который только могли придумать - но
так, чтобы в саму контору не вламываться, где мисс Амелия ночь коротала. А
потом - ушли вдвоем. Один и другой.


Вот так и осталась мисс Амелия одна в городишке. Люди-то помогли бы ей,
коли знали бы, как, поскольку были б они добрее, если бы им случай почаще
выпадал. Несколько кумушек с вениками сунулись было к ней в дом, предлагая
вычистить весь разор, да мисс Амелия только глянула на них обессиленными
косенькими глазами и покачала головой. Кочерыжка Макфэйл на третий день
заглянул купить брикет табаку "Королевна", и мисс Амелия сказала, что цена
ему - один доллар. В кабачке вдруг все до одного доллара в цене поднялось.
Что ж это за кабачок тогда, спрашивается? Да и врачевать она чудно стала.
Все эти годы была мисс Амелия гораздо знаменитее доктора в Чихо. Никогда не
валяла дурака с душой хворого, не запрещала ни выпивки, ни табака, ни других
первых надобностей. Лишь редко-редко могла осторожно предупредить больного -
тебе, мол, жареных арбузов есть нельзя, или другого какого блюда, которое
человеку и в голову не взбредет пробовать. Теперь всему мудрому врачеванию
настал конец. Половине больных своих заявляла она сразу, что они помрут, а
другой половине прописывала снадобья такие неестественные и мучительные, что
ни один в здравом уме и при памяти пользоваться ими ни минуты бы не
помыслил.
И космы себе мисс Амелия отпустила, да и седеть они стали. Лицо ее
вытянулось, сильные мускулы тела ссохлись, покуда она не исхудала
окончательно - как тощают старые девы, когда лишаются разума. А эти серые
глаза ее - медленно, день ото дня все сильнее они сходились в одну точку,
будто искали друг друга, чтобы обменяться хоть одним коротким взглядом
горести и одинокого признания. И слушать ее стало неприятно - язычок
навострился будь здоров.
Стоило кому-нибудь при ней горбуна помянуть, говорила она только:
- Хо! Да попадись он мне под руку - я б ему глотку-то вырвала, да
кошкам скормила!
Но не столько сами слова звучали ужасно, сколько голос, которым они
произносились. Растерял голос всю свою прежнюю силу; уж не звенела в нем
месть, как раньше бывало, когда она вспоминала "того наладчика, за которым
замужем была", или иного недруга. Сломался ее голос, утух и звучал печально,
сипло, точно хныкала церковная фисгармония.
Три года она садилась по вечерам на ступеньки своей веранды, смотрела
на дорогу и ждала. Да только горбун так и не вернулся. Слух пошел, что
Марвин Мэйси заставлял его через форточки в дома забираться и там красть, а
другие судачили, что продал его бродячему балагану. Только оба эти известия
от Мерли Райана пошли - а от него ни крупицы правды никто никогда не
слыхивал. На четвертый же год мисс Амелия наняла в Чихо плотника, и тот
забил весь дом досками, и осталась она в закрытых комнатах своих наверху по