"Карсон Маккаллерс. Баллада о горестном кабачке" - читать интересную книгу автора

Лаймон, напротив, любил болтать обо всем на свете, а треплом он был знатным.
И подходили они к этим беседам совершенно по-разному. Мисс Амелия постоянно
придерживалась самых широких, бессвязных обобщений, ее низкий, задумчивый
голос не умолкал и речь ни к чему не приводила; Братишка же Лаймон перебивал
ее неожиданно, схватывал по-сорочьи какую-нибудь малость, хоть и неважную,
но, по крайней мере, конкретную и как-то связанную с делами подручными и
практическими. Среди любимых тем у мисс Амелии были такие: звезды, почему
негры - черные, как рак лучше всего лечить и тому подобное. И об отце своем
любила разговаривать нескончаемо.
- Ну и вот, Лай, - говорила она Лаймону, - в те дни я уж спала так
спала. Ложилась, сразу как лампу зажигали, и засыпала - и спала так, точно
меня в теплой колесной мази утопили. А день начинался, заходил Большой Папа,
руку мне на плечо клал и говорил: "Пошевеливайся давай, Малютка". Вот так,
бывало, и говорил. А потом орал мне из кухни наверх по лестнице, как печку
раскочегарит. "Овсянка жареная, - орал он. - Курятина с подливкой. Яичница с
беконом". И я по лестнице бегом, давай у печки одеваться, пока он у колонки
снаружи умывается. А потом к винокурне пойдем или, может...
- А у нас нехорошая овсянка сегодня утром была, - говорил Братишка
Лаймон. - Слишком быстро на сковородку кинули, прожариться не успела.
- А когда Большой Папа в те дни виски отцеживал...
И беседа текла бесконечно, и длинные ноги свои мисс Амелия перед очагом
вытягивала; ибо лето ли, зима, но огонь в камине всегда горел, поскольку
Братишка Лаймон по натуре был мерзлякой. Сидел напротив нее в низеньком
креслице, ноги до полу не доставали, сам в одеяло укутан или в зеленый
шерстяной платок. Мисс Амелия никому больше, кроме горбуна, об отце своем не
рассказывала.
Таким вот путем она ему любовь свою выказывала. Доверялась в вещах
самых деликатных и жизненно важных. Он один знал, где у нее карта хранится,
на которой показано, где на участке какие бочонки виски зарыты. Он один мог
в ее бухгалтерскую книгу заглянуть или ключик от горки с курьезами взять. И
деньги из кассы у нее брал - целыми горстями: сильно ему нравилось, как
громко они звякают у него в карманах. Владел он почти всей ее
собственностью, ибо когда сердился, мисс Амелия рыскала по участку, подарок
какой-нибудь ему искала. Потому и не осталось почти ничего, что еще можно
было бы ему подарить. Единственным в жизни, чем не хотелось ей с Братишкой
Лаймоном делиться, были воспоминания о замужестве ее десятидневном. Марвин
Мэйси - вот о чем никогда, ни в какое время между ними не говорилось.
Так пускай и пройдут эти медленные годы, и подойдем мы к тому
субботнему вечеру шесть лет спустя после того, как Братишка Лаймон в лавке
объявился. Август стоял, и небо над городком весь день пылало, точно холст
пламени. Но уже подступали зеленоватые сумерки, и повсюду разливалось
успокоение. Всю улицу укутало сухой золотистой пылью в дюйм глубиной,
детишки носились по ней полуголыми, часто чихали, потели и капризничали.
Фабрика закрылась в полдень. Обитатели домов по главной улице отдыхали у
себя на ступеньках, женщины листьями пальметто обмахивались. У мисс Амелии
над верандой вывеска прибита - "КАФЕ". На задней же веранде прохладно в
тенечке решетчатом; там и сидел Братишка Лаймон, вертя ручку мороженицы -
часто разгребал соль со льдом, вынимал мутовку и слизывал чуток, посмотреть,
как мороженое взбивается. Джефф хлопотал в кухне. В то утро мисс Амелия
вывесила на стену веранды объявление: "На ужин курица - сегодня по двадцать