"Рамон Майрата. Звездочет " - читать интересную книгу автора

времена и, хотя не помнил с точностью, каким он был тогда, все же ощущал
большие изменения. Бухта изливала свое сияние независимо от перемен в жизни
людей, но ее низкие берега покрылись теперь илистыми озерами. Баржа-тюрьма и
громада замка, набитого узниками, бросали тень на пестрые улицы, которые
просматривались угрюмыми охранниками с длинноствольными ружьями. В кафе, где
угощали одними суррогатами, только мухи бросали вызов глухому молчанию,
воцарившемуся из-за присутствия соглядатаев и агентов секретной полиции.
Город, с его четко обозначенными границами, запечатанный с четырех сторон
крепостными стенами и морем, приобрел вид гигантской тюрьмы.
Через несколько дней Абрахаму удалось заключить контракт для своего
оркестра с отелем "Атлантика", и двадцать евреев сменили форму вермахта на
привычные фраки. Вместе с фраками они достали из закромов мелодии Дюка
Эллингтона, Бенни Гудмена и Гленна Миллера. Химерическая надежда добыть
места на "Лузитания-экспресс" сменилась мечтой, такой же маловероятной,
сесть на "Мыс Горн", который периодически плавал в Южную Америку с заходом в
Бразилию.
Шесть утра. Звездочет продолжает играть, страдая, тяжело дыша, почти
задыхаясь. Одна из его мелодий заставляет разразиться плачем всех
присутствующих. "Чем я могу помочь ему?" - спрашивает себя дирижер. И в тот
момент, когда он отирает слезы, смешанные с потом, ему приходит в голову
замечательная мысль. Поскольку уж они выступают в Кадисе, почему бы не
включить в репертуар оркестра пару местных номеров? Тут же он представил
мины, которые состроят двадцать маэстро. Все они играли в уважаемых
классических оркестрах, лучших в Германии, из которых были изгнаны за свое
еврейство. С тех пор, чтоб зарабатывать на жизнь, они занялись легким
жанром. Но отсюда еще очень далеко до того, чтоб играть плечо к плечу с
уличным мальчишкой. Наверняка они устроят ему еще тот прием. К тому же
фламенко! Для них эта музыка - тайна за семью печатями, а Кадис - лишь
транзитный город, от всех тайн которого они хотят избавиться как можно
скорее. Но несмотря на все эти соображения, дирижер решительно достает из
кармана визитку с адресом "Атлантики" и, не дожидаясь, пока Звездочет
закончит играть, без колебаний кладет ее на стол:
- Приходи. Я дам тебе работу.
Почему Абрахам Хильда это делает? Почему хочет включить гитариста,
играющего фламенко, почти ребенка, в еврейский оркестр? Пожалуй, потому, что
в этот момент, когда Европа, кажется, качается на краю пропасти,
подталкиваемая худшими из человеческих инстинктов, и цивилизация грозит
превратиться в гору обломков, живые пальцы маленького гитариста пробегают по
струнам сломанной гитары с проворством ящерок, снующих между руин. И дирижер
говорит себе, что, пока дар мудрости может скрываться в теле обычного
беспризорника, есть надежда, что разрушенный мир возродится, как приживается
семечко на поле, выжженном боем.
- У тебя большое будущее, - говорит он, когда гитара замолкает.
Мальчик смотрит на него удивленно. Он думает не о работе, а только о
слове "будущее". С тех пор как он бросил школу или, лучше сказать, школа
бросила его, он чувствует себя свободным, но и без какой-либо надежды, и
сейчас впервые слышит, что у него есть будущее. Обычно ему говорят
противоположное - что он превратится в отъявленного босяка, лишенного
перспектив. Но этот толстый потливый господин с иностранным акцентом кажется
очень серьезным и порядочным, он смотрит на Звездочета в упор, с сочувствием