"Рамон Майрата. Звездочет " - читать интересную книгу автора

кадисских приятелей. Глядя на Фридриха, он ощущает головокружение, будто
заглядывает в устье темного колодца. "Должно быть, другая раса", - говорит
себе Звездочет, но объяснение это не очень его убеждает.
Иногда Фридрих поглядывает на своего отца, дирижера, порой - на дверь,
будто ему хочется уйти. Редко глаза его останавливаются на публике - разве
что на женщине с персиковыми волосами. И уже совсем редко его взгляд
пересекается со взглядом Звездочета. Как было, например, сегодня на закате,
когда полыхающая пурпуром мантия солнца расстилалась по морю и на террасе
отеля "Атлантика" несколько голосов на разных языках почти хором выражали
восторг по поводу этого прекраснейшего мгновения дня. Фридрих перестает
наблюдать за женщиной с персиковыми волосами, наклоняется вперед и секунду
смотрит на Звездочета. Их взгляды сталкиваются. Глаза Фридриха поменяли
цвет, должно быть из-за заката, и огонь его зрачков затухает вместе с
солнцем. Морщинки вокруг его глаз напрягаются, будто телеграфные провода.
Фридрих чувствует себя застигнутым врасплох. Он снова переводит взгляд на
женщину с персиковыми волосами, хотя ясно, что смотрит на нее не видя. Затем
вдруг опять вперяется глазами в лицо Звездочета, как бы приняв твердое
решение не тушеваться, но тут же краснеет, и огоньки его зрачков исчезают,
остаются лишь глубокие, темные и непроницаемые глазные впадины. А в это
время кто-то запоздало повторяет с заметным немецким акцентом: "О да! Это
самый прекрасный миг дня!"
Этот недавно прибывший человек - военный, хотя и без мундира,
вооруженный, хотя и без кобуры. Достаточно его мощного туловища и его бедер
автоматчика, чтоб вызвать возбуждение на террасе "Атлантики" и череду
стратегических перемещений в публике.
- C'est la guerre, - неожиданно по-французски бормочет Абрахам Хильда,
но la guerre пересекает в его мозгу Пиренеи, и он продолжает уже
по-испански: - Война, которая надвигается на "Атлантику" и на весь мир,
занимает позиции.
Фридрих, как кошка, свернулся на стуле. Он боится, нет сомнений.
Двадцать евреев трепещут, но они обязаны продолжать играть. Музыка ускоряет
свой темп в соответствии со стуком их испуганных сердец. Человек выходит на
середину танцплощадки и начинает тяжеловесно танцевать, как камень, который
катится во время землетрясения.
- "Лили Марлен"! - приказывает он. И музыканты повинуются.
Янтарная проститутка, прозрачная и голодная, заступает ему путь и
поднимает худую руку: "Вива Гитлер! Нет ли у вас табачку, моя пушечка?"
Звездочет узнает человека, которого извергла из своего нутра одной почти
забытой ночью подводная лодка. А между тем аккорды "Лили Марлен" хрустят,
как пустые раковые панцири под ногами посетителей в какой-нибудь грязной
таверне.
Официанты не успевают устроить за столики всех, кто хочет переселиться
поближе к незримому полю битвы. Публика распадается на две группы. Самая
многочисленная, почти единодушная, - те, кто поспешили занять места поближе
к столику, предположительно оккупированному вновь прибывшим. Это командный
пост. А напротив них, в одиночестве, - женщина с персиковыми волосами,
которая, выпрямившись как копье, просит новый "порто-флип", но никто не
торопится его принести. По соседству с ней пристраивается шестидесятилетний
маркиз из Хереса, сухощавый озорник, нечто среднее между пергаментом и
вафлей, со сладким взглядом и развинченными жестами. Маркиз де Сотавенто