"Майра. Оливия и Смерть " - читать интересную книгу автора - Государь, он ошибается, и я готов перед судьями сказать то же самое!
Герцог помолчал. - Я не хочу доводить дело до суда, - промолвил он. - Я обещал епископу запретить оперу, и я исполнил обещание. Мне не нужно судебного процесса такого толка, это удар и по моему имени, и по репутации моей страны. Портить отношения с Римом не входит в мои планы. К тому же, епископ не одинок. Были и другие... претензии. Патрик вскинул голову. - Эрнестина? - Кто это? - искренне изумился Оттон. - А! Примадонна Либенгольда... Не смеши меня. У нее, конечно, роман с моим канцлером, но Триммер - умный человек, за это я его и держу. Я не желаю называть имен: здесь замешаны очень влиятельные люди, на которых держится покой в этом герцогстве. Они заявляют, что ваша опера является оскорблением для боголюбивых и законопослушных граждан, что в ней есть непристойные сцены и чересчур игривые песни. Выбирая между тобой и порядком, я выберу порядок. Я уже его выбрал. Опера запрещена. Поэт молчал. Возражения казались бесполезными. Глядя на его растерянное лицо, герцог смягчился. - Время не стоит на месте, Патрик. Епископ стар, настроения вельмож непостоянны. Пройдет год-два, все может измениться. Ваше творение уже существует, его видели. Речи о публичном сожжении нот и твоих стихов, слава Богу, пока не идет. Надейся на лучшее. Я не допущу, чтобы тебя и твоих друзей отдали под суд. - Вы великодушны, мой господин. Перед глазами его стлался туман, и только дойдя до ворот, он обратил внимание на странные взгляды, которыми его провожали встречные. Все уже знали. Он подумал о том, чтобы уехать. Бросить все, отказаться от герцогского жалования, от подарков и знаков благосклонности. Уехать назад за море, где льется настоящая кровь и бурлят настоящие страсти, - туда, куда по ночам его порой звал голос давно умершей матери. Туда, где дерн на могилах предков вытоптан конницей неприятельских драгун... Но он знал, что для него все это - прошлое. Только прошлое, горькое, словно дым сожженных писем, больное и жаркое, словно горячечный бред. Прошлое, которое прошло. Он вспомнил лицо Оливии, потом лицо Магды, и тот миг, когда Смерть впервые выступила из-за кулис и запела голосом Пабло. Он знал, что не может уехать, и опустил взгляд, чтобы не видеть неба - синего, как небо над родиной. Синего, как глаза Оливии Адвахен. Жизнь уже подбросила ему какое-то обещание. Даже в минуту полной опустошенности он знал, что ничто не кончено и не потеряно. Это было дано ему, как мгновенное непрошенное прозрение, как греза о будущем. Он остался из-за женщины, которой почти не знал, которая была безумно далека от его хрупкого белокурого идеала и которой он не мог обладать, как нельзя обладать призраком или музой. Но вот странно - видения о родине редко посещали его с тех пор. *** |
|
|