"Майра. Оливия и Смерть " - читать интересную книгу автора

хорошо. На радость или на горе в будущем, но сегодня все удастся как нельзя
лучше.
Они с Гунтером боялись за Магду в первой сцене, и напрасно. То, что на
самых первых репетициях выглядело несвязным лепетом недоразвитой девочки,
сейчас звучало гимном невинности, благодарностью, которую юность возносит
Богу за бесценный дар жизни. В намерено безыскусную музыку и стихи Магда
сумела вложить такую веру в счастье, какой Патрик и не предполагал в них
найти.
Зал молчал и не аплодировал. В его таинственной зловещей темноте
редкими звездами вспыхивали отблески моноклей. Герцогская ложа
безмолвствовала.
Когда Магда проходила мимо Патрика, тот поймал ее руку и благодарно
сжал. Певица едва замедлила шаг, взглянув куда-то сквозь поэта. Ему
показалось, что она даже не поняла, кто он. Гунтер, тоже шагнувший было к
ней, замер на миг и тут же поспешно отступил с ее дороги. Поэт и музыкант
переглянулись, а потом дружно уселись на какой-то ящик, стоявший за
кулисами. Патрик хотел было подбодрить друга, но, приглядевшись, понял, что
это не нужно. На щеках Гунтера горел лихорадочный румянец восторга.
Дуэт Оливии и Бертрама являл собой перекличку нежной привязанности и
страстного желания.
- Они спятили, - пробормотал Лоффт. - Их арестуют за оскорбление
нравов!
- Успокойся, - ответил Патрик одними губами. - Арестуют не их, а нас с
тобой. Их мы уж как-нибудь выгородим.
Когда на сцене появилась Смерть, время и вовсе остановилось. Голос
Пабло играл дикими, языческими переливами, обещая неземные восторги. В нем,
казалось, не осталось ничего человеческого, он разрывал жизнь, текущую на
сцене, как приказчики в лавках разрывают материю, отмерив нужный кусок.
Партия Бертрама, изгоняющего Смерть из отцовского дома, прозвучала скорее
отчаянно, чем триумфально.
...Время шло, и действо приближалось к концу. Оливия, вышедшая к
фонтану на тайное свидание с Бертрамом, озиралась в ожидании возлюбленного,
а высокая фигура, выступившая из полутемного угла сцены, расправляла крылья
двухцветного красно-алого плаща.
Патрик несколько раз осторожно выглядывал, рассматривая зал. Люди
сидели тихо. Никто больше не шептался, перегнувшись через спинку кресла.
Никто не зевал и не смотрел в либретто. Они слушали так, словно то, что
творилось на сцене, имело прямое отношение к их судьбе. И поэту вдруг
сделалось страшно от напряженного, внимательного молчания, с каким
многоглазое чудовище зала следило за прекрасным и гибельным полетом его,
Патрика, Оливии.
- Блаженна грудь, не знавшая страстей!
В ней сердце бьется весело и нежно,
И из нее в полночной темноте
Не рвется стон печали безнадежной...
Уста блаженны баловней судьбы,
С псалмами о невинном обожаньи.
Не осквернят их тайные признанья
И не иссушат страстные мольбы.
А руки, обнимая лишь родных,