"Майра. Оливия и Смерть " - читать интересную книгу авторасюртуки высших чиновников сверкали пуговицами, соперничая с блеском моноклей
и пенсне. В полумраке лож изредка вспыхивали крылья вееров и желтоватые блики эполет. Ложа герцогов Э. была еще пуста. За опущенным занавесом Гунтер Лоффт, пытаясь молиться, неизменно соскальзывал на первые строчки арии Оливии: - В саду Господнем роз не счесть, Блистающих красой... Актеры и певцы скрывались в гримерных, две девицы, помогавшие костюмеру, носились взад-вперед с булавками и какими-то блестящими мелочами. Они то и дело путались под ногами работников, поминутно передвигавших бутафорский фонтан в поисках мелового крестика, который Гунтер нарисовал для них на полу утром. Патрик украдкой наблюдал за публикой. В воздухе над залом гудела взбудораженность, похожая на копящийся мощный электрический заряд. - Они пришли сюда ради скандала, - негромко сказал поэт Лоффту. Тот в ответ вымученно улыбнулся. - Они его получат. Наша великолепная примадонна Эрнестина наверняка постаралась полить Магду особенно черной грязью. На Тео, скорее всего, прилеплен ярлык идиота, полностью находящегося под каблуком у жены. Ты - избалованный любимчик герцога, который возомнил о себе непонятно что. Я - зарвавшийся музыкантишка со склонностью к эпатажу... Про твоего друга-иностранца я вообще лучше промолчу. Словом, всем сестрам по серьгам. Боже, зачем я связался с тобой? Зачем взялся вдохнуть жизнь в твои вызывающие, макабрические стишки? - Вызывающие? - возмутился Патрик. - И это говоришь мне ты, взявшийся ставить оперу на родном языке, в то время как весь мир поет только положено, чтобы не дать публике отвести душу болтовней! Пожинай теперь плоды своего безумства, самоуверенный нахал! Музыкант набрал в грудь воздуха для достойного ответа, но в этот миг за плотной и одновременно зыбкой стеной занавеса пронесся всеобщий вздох, а потом воцарилось почти полное молчание. - Оттон прибыл, - сказал Патрик, невольно переходя на шепот. - Пора начинать. Гунтер закрыл глаза, губы его быстро и беззвучно зашевелились, затем он в серцах сплюнул и, резко повернувшись, побежал туда, откуда была видна оркестровая яма. Дирижер, чья вытянутая морщинистая шея приводила на ум мысль о пожилой черепахе, выжидательно посмотрел на него. Гунтер кивнул. Старик поднялся на сцену и встал перед переполненным залом, невозмутимый и древний, как ископаемый реликт. Он степенно приветствовал публику, ухитрившись сделать это так, что его спина осталась почти совершенно прямой, потом повернулся лицом к ложе, где сидел герцог в окружении своей семьи, и согнулся в низком поклоне. Оттон с милостивой улыбкой взмахнул рукой. Дирижер поклонился снова и неторопливо спустился к своему оркестру. Среди мертвой тишины зазвучала увертюра. Зал чуть заметно перешептывался, вслушиваясь в незнакомую мелодию. Патрику показалось, что тема Оливии звучит сегодня особенно нежно, а когда с ней рядом возникла мелодия Смерти, у поэта на глаза навернулись слезы. Партия Бертрама казалась неуместно наивной и беззаботной, и одновременно непонятным образом гармонировала с двумя первыми. Когда в конце, разверзая небеса, мощно и призывно зазвучал рай, Патрик вдруг понял, что все будет |
|
|