"Майра. Оливия и Смерть " - читать интересную книгу автора

Веруй в то, что Господом любим!
Неспокойна жизнь иль безмятежна -
Преклонись смиренно перед Ним.
Но когда предчувствья грозовые
Смертным холодом проникнут в кровь,
Пусть тебе припомнятся былые
Удаль, и веселье, и любовь!
Курц и прочие подхватили его слова с таким азартом, что, казалось, они
уже представляют себя на премьере, а то и пуще - совсем вжились в роль.
Рокот барабана, заглушивший их голоса, и низкий звон виолончельной струны
обратили всех, кто был на сцене в немые статуи. И высокая фигура, выступив
из правой кулисы, прошла мимо оказавшихся рядом людей, как мимо восковых
экспонатов паноптикума.
Пабло шел походкой победителя; наверное, так он совершал триумфальный
круг по арене после особо удачного боя. Безупречная осанка тореадора делала
его силуэт хрупким, зловещим в своей хрупкости... Впрочем, возможно, виной
тому была музыка. За долю мгновения до того, как Пабло запел, Патрик уже
знал, что сейчас произойдет.
Низкий голос с иноземным акцентом, привычный к канте хондо и никогда не
знавший изысканного насилия итальянских учителей, голос совсем не оперный в
общепринятом смысле слова, но сильный и гибкий, богатый странными,
экзотическими оттенками, лишенный той надорванной хрипотцы, которая
характерна для многих испанских певческих голосов, лег на музыку так легко и
естественно, словно она была написана специально для него. Патрик замер,
завороженный и почти испуганный этим открытием, будто оно и впрямь несло в
себе нечто гибельное. Лоффт, потрясенный, смог пробормотать только:
- Бог мой! И куда в него вмещается этакий голосина?
Сердце льва и голос чистого золота - два великолепных дара судьбы,
которыми был наделен Пабло, вдруг показались Патрику слишком большим
бременем для одного человека.
Смерть на сцене ликовала и звала Бертрама с собой.

***

Мариэнель опоздал на встречу почти на час. В другое время Патрик не
тяготился бы этим, поскольку у доктора была беспокойная жизнь. Но сегодня
поэт чувствовал себя особенно угнетенным, вынужденное ожидание мучило его, и
он сидел как на иголках.
Им не впервой было встречаться в этой комнате, они давно облюбовали ее
для своих редких, но обстоятельных разговоров. Отношения, связывавшие их,
можно было назвать приятельскими. Их мало что сближало в обыденной жизни,
они походили друг на друга только внешне - оба невысокие, с оплываюшими
фигурами, оба уже начали лысеть. Но в Мариэнеле, которому было уже изрядно
за пятьдесят, все еще кипела деятельная натура, он был подвижен, опрятен,
аскетичен и самолюбив, в то время как о лени, чревоугодии и волокитстве
придворного стихотворца в городе ходили анекдоты.
И все же их тянуло друг к другу, как, бывает, тянет даже недругов, если
они подсознательно ощущают свое равенство.
Время шло, хозяин уже несколько раз заглядывал, спрашивая, не желает ли
господин поэт приняться наконец за ужин. Мариэнеля все не было. Патрик велел