"Владимир Максимов. Сага о носорогах " - читать интересную книгу автора

делил Хлеб Свой и добровольно, а он жаждет делить чужой, к тому же с помощью
автомата и наручников.
Этот вызвался говорить со мною сам, с явным намерением осадить неофита,
поставить на место, научить уму-разуму. Едва усевшись за стол в маленьком
ресторанчике на рю дю Бак, он спешит ошарашить меня вызывающим постулатом:
- Что это вы все кипятитесь: правда, правда! Если есть право на правду,
значит, есть право на ложь.
Довод ему кажется убийственно обезоруживающим. Впрочем, таким этот
довод казался и Смердякову, просто мой визави не потрудился внимательно
прочесть "Братьев Карамазовых". Хотя, наверное, вообще не перелистывал, ему
это, по-моему, ни к чему: он книжек не читает, он их пишет. Кроме того,
заведует восточноевропейским отделом в респектабельной, с прототалитарным
налетом газете. Был корреспондентом в Москве. Но, как истый наследник
отечественной династии носорогов, ничего не забыл и ничему не научился.
Повторяет зады Смердякова и Геббельса, а уверен, что открывает политическую
Америку.
Кстати, о докторе Геббельсе. С этим самым доктором связано имя еще
одного представителя исследуемой породы. Главный редактор популярного
бульварного еженедельника розовой ориентации. Еще в сорок пятом, то есть
перед самым концом Рейха, сотрудничая в ведомстве вышеозначенного доктора,
призывал беспощадно уничтожать всех, кто выступает против Гитлера. Теперь
специализируется на разоблачении русских и восточноевропейских диссидентов,
обвиняя их в реакционности и симпатиях к фашизму. Прямо скажем, весьма
пикантная метаморфоза! Мог ли представить себе мой отец, погибая в бою под
Смоленском, или мои дядья, оставившие на последней войне добрую треть своих
конечностей, что их убийцы, верные выученики Гитлера, спустя тридцать лет
будут читать их детям политические моралите! Такие времена!
Его приятель и собутыльник. Директор издательства в почтенном деле
консервативного направления. В прошлом плохонький писатель-неудачник. В
гешефте же преуспел. Открыто кокетничает своей дружбой с просоветскими
интеллектуалами. Картинная выправка эсэсовского офицера. Всегда в окружении
девиц известного пошиба. Любит красивую жизнь, которую копирует с плохих
кинолент тридцатых годов, трость, коктейль, монокль.
- Сложная ситуация, - волнуюсь я по поводу португальских событий, -
если дело пойдет так дальше, то неминуема правая или левая диктатура.
- Зачем же правая? - Он смотрит на меня стоячими глазами, в которых
нескрываемая издевка: на, мол, тебе!
И театрально откланивается, отправляясь обедать к только что
освобожденному сподвижнику Гитлера, с которым у него очередной гешефт.
Двое в почти семейной компании. Попали случайно, друг пригласил. Оба
востренькие, хваткие. Поначалу приглядываются, прислушиваются. Постепенно
начинают вставлять одно-другое словцо - так сказать, вживаются в среду. Он -
врач накануне пенсии, она - просто жена, но явно с запросами, из
эмансипированных. Компания, в основном, русская, и, естественно, разговор
кружится вокруг "проклятых" вопросов.
Окончательно освоившись и выслушав множество отечественных историй,
одна другой безысходнее, он выдвигается остреньким личиком к середине стола:
- Ничего подобного! Вы необъективны, как всякие эмигранты. Мой брат
постоянно бывает в Москве по делам службы и ничего похожего там не встречал.
Вы недавно на Западе и еще видите все в розовом свете, а между тем здесь