"Франсуа Мориак. Пустыня любви" - читать интересную книгу автора

времени. Каждого человека, сыгравшего в его жизни какую-то роль, он прочно
привязывал к определенным событиям и увидев знакомое лицо, без труда
вспоминал дату.
"Узнала она меня или нет?" Но почему же она так резко отвернулась,
будто не узнала? Стоя рядом со своим спутником, она что-то говорила ему,
верно, упрашивала уйти отсюда, ибо он отвечал ей нарочито громко, тоном
человека, которому нравится быть в центре внимания:
"Да ничего здесь не скучно, через полчаса тут яблоку будет негде
упасть".
Он отодвинул один из столиков, недалеко от того, на который облокотился
сейчас Раймон, тяжело сел на стул, его лицо, красное от прилива крови и
отмеченное всеми признаками склероза, выражало безоблачное довольство. Но
так как женщина все еще стояла не двигаясь, он воскликнул:
- Ну, чего же ты ждешь?
И вдруг его глаза и толстые, почти лиловые губы перестали излучать
довольство. Полагая, что говорит тихо, он прибавил:
- Конечно, раз мне здесь нравится, ты непременно должна надуться.
Она, видимо, сказала ему: "Тише, нас слушают", - потому что он почти
крикнул:
- Уж я-то знаю, как надо себя вести! По мне, пусть слушают!
Сидя недалеко от Раймона, женщина убедилась: чтобы видеть ее, молодому
человеку надо наклониться, а значит, при желании она может избежать его
взгляда. Курреж угадал эту ее спокойную уверенность; он вдруг понял, - и с
каким ужасом! - что вот-вот упустит случай, которого ждал семнадцать лет.
Ему казалось, что за эти семнадцать лет в нем не остыло желание унизить
женщину, которая тогда так унизила его, показать ей наконец, что он не из
тех, кто позволяет какой-то бабенке водить себя за нос. Все эти годы он
смаковал в воображении подробности желанной встречи, придумывал, какую
хитрость пустит в ход, чтобы повергнуть к своим стопам, заставить плакать
ту, перед которой однажды был так жалок... Если бы в этот вечер он встретил
не ее, а другого знакомого той поры, когда он был восемнадцатилетним
школьником, - товарища, которого особенно любил, или классного наставника,
перед которым дрожал, - то при виде их наверняка не нашел бы в себе и следа
той дружбы или ненависти, какую питал тогдашний юнец. Но разве в глазах этой
женщины он не остался тем же, что в июньский четверг 19.. года, когда в
сумерках стоял на пыльной улице предместья, благоухавшего лилиями, и звонил
в дверь, с того дня закрывшуюся перед ним навсегда? Мария! Мария Кросс!
Угловатого, стыдливого подростка, каким он еще был в те дни, она
преобразила, сделала новым человеком, каким ему суждено было остаться на всю
жизнь. Но сама Мария Кросс - как мало она изменилась! Все те же удивленные
глаза, тот же лучезарный лоб. Курреж подумал, что его любимый товарищ 19..
года сегодня вечером наверняка оказался бы лысым, бородатым толстяком, но
лица некоторых женщин до зрелых лет сохраняют отблеск детства, и, быть
может, это их вечное детство и скрепляет нашу любовь, оберегая ее от
действия времени. Вот она здесь, перед ним, все такая же по прошествии этих
семнадцати лет, полных неизвестных ему переживаний, подобная тем почерневшим
статуэткам Пречистой Девы, чья улыбка не померкла в пламени Реформации и
Террора. И она все еще на содержании у того же влиятельного человека, шумно
выражающего сейчас свое нетерпение и досаду, оттого что люди, которых он
ждет, не идут.