"Франсуа Мориак. Пустыня любви" - читать интересную книгу автора

опустился в кресло у стола и принялся разглаживать свое измученное лицо,
потом опять решительно взмахнул рукой... Жалко, что собака сдохла, другую
будет не так-то легко достать. Но он и сам виноват: из-за всей этой
идиотской истории не проследил за ходом опыта. "Я слишком полагался на
Робинсона... Он, по-видимому, неправильно рассчитал срок последней
инъекции". Придется пойти на новые расходы и начать все сначала... А впредь
пусть Робинсон только измеряет собаке температуру и делает анализы мочи -
больше ничего.

VI

Из-за перерыва тока трамваи остановились и неподвижно вытянулись вдоль
бульваров, похожие на вереницу походных гусениц. Понадобилась эта маленькая
авария, чтобы Раймон Курреж и Мария Кросс наконец-то подали друг другу знак.
После того воскресенья, когда их обычная встреча не состоялась, обоих
снедала тревога, что они могут никогда больше не встретиться, и каждый решил
сделать первый шаг. Но она видела в нем неискушенного школьника, способного
оскорбиться из-за пустяка, а он - как мог он осмелиться заговорить с
женщиной? Он скорее угадал, чем увидел ее среди пассажиров, набившихся в
трамвай, хотя на ней в первый раз было светлое платье. А она, слегка
близорукая, заметила его издали, потому что в тот день из-за какой-то
церемонии в коллеже ему пришлось надеть форму, и на плечи у него была
небрежно накинута пелерина, не завязанная у шеи (в подражание курсантам
Морского медицинского училища). Одни пассажиры садились в трамвай, решив
дождаться, пока он пойдет; многие, наоборот, сходили и шли пешком. Раймон и
Мария одновременно оказались у выхода. Не глядя на него, чтобы он не
подумал, будто она обращается именно к нему, она вполголоса сказала:
- В конце концов мне не так уж далеко идти...
А он, чуть отвернувшись, - щеки у него горели, - подхватил:
- Разок даже приятно пройтись пешком.
Тогда она осмелилась взглянуть ему в лицо, - она еще никогда не видела
его так близко.
- Уж раз мы с вами все время возвращаемся вместе, не будем нарушать эту
привычку.
Некоторое время они шли молча. Она украдкой рассматривала его пылающую
щеку, его слишком юную, нежную кожу, пораненную бритвой. Совсем еще
по-детски, обеими руками, он поддерживал на спине набитый книгами ранец, и
она утвердилась в мысли, что он почти ребенок, - мысль эта наполнила ее
неясным чувством, в котором смешивались сомнение, стыд и радость. А он был
скован робостью, связан по рукам и ногам, как еще недавно, когда перешагнуть
через порог какой-нибудь лавки казалось ему сверхчеловеческим подвигом. Он
был поражен, что ростом выше ее; розовато-лиловая соломенная шляпа закрывала
ей почти все лицо, но ему была видна ее обнаженная шея и чуть приоткрытое
плечо. Он пришел в ужас оттого, что не найдет слов, чтобы прервать молчание,
и драгоценная минута будет упущена.
- Вы, кажется, в самом деле живете недалеко.
- Да, Таланская церковь в десяти минутах ходьбы от бульвара.
Вытащив из кармана носовой платок, испачканный чернилами, он вытер лоб,
потом заметил чернила и сунул платок обратно.
- Но вам, мосье, может быть, гораздо дальше...