"Франсуа Мориак. Пустыня любви" - читать интересную книгу автора

это паломничество в любую погоду. Именно в сумерки я чувствую себя ближе
всего к нашему маленькому ангелу. Мне кажется, будто ему известен час моего
прихода, будто он меня ждет. Это нелепо, я знаю, но у сердца свои резоны,
как говорит Паскаль. Когда я наконец сажусь в шестичасовой трамвай, я
чувствую себя счастливой, удовлетворенной. Известно ли Вам, что это трамвай
для рабочих? Но меня это не пугает, я чувствую себя близкой к народу, и если
я по видимости от него отдалилась, то разве не приблизилась к нему иным
образом? Я смотрю на этих людей, и они кажутся мне такими же одинокими, как
я, - как бы Вам объяснить! - такими же деклассированными, изгоями. У меня
более роскошный дом, чем у них, и все же это только меблированная комната. Я
и они - мы не владеем ничем, даже нашими телами... Почему бы Вам не
заглянуть сюда попозже, по дороге домой? Я знаю, что Вы не любите
встречаться с г-ном Ларусселем, но я предупрежу его, что мне надо поговорить
с Вами наедине. Вам придется только после консультации обменяться с ним
несколькими вежливыми фразами. Вы забыли мне ответить насчет таблеток и
уколов".

Сначала доктор изорвал это письмо и клочки побросал на пол. Потом на
коленях собрал их, поднялся с трудом. Разве она не знает, что он не
переносит общества Ларусселя? Все в этом человеке было ему ненавистно, - ах,
да он же одной породы с Баском... Те же торчащие крашеные усы, отвислые
щеки, квадратные плечи говорили о неизменном самодовольстве. Толстые ляжки,
обтянутые коверкотом, были воплощением бесконечной сытости. Оттого что
Ларуссель обманывал Марию Кросс с женщинами самого низкого пошиба, в Бордо
говорили, будто Марию Кросс он держит "для показа". Доктор, наверно,
единственный знал, что Мария была и осталась неразделенной страстью знатного
бордосца, его тайным поражением, и что он исходит яростью. И все равно он
купил ее, этот дурак, и владел ею один! Овдовев, он, быть может, и женился
бы на ней, если бы не сын, единственный наследник фирмы Ларуссель, которого
целая армия нянек, воспитателей, священников готовила к его высокому
предназначению. Нельзя было ни подвергать мальчика опасности контакта с
подобной женщиной, ни оставлять ему в наследство имя, запятнанное
мезальянсом. "Что вам сказать, папа, - твердил Баск, очень дороживший славой
родного города, - я нахожу такие чувства весьма достойными. Ларуссель из
очень родовитой семьи, все он делает с поразительным шиком, это
джентльмен, - остальное меня не касается.
Как посмела Мария, знавшая, какое отвращение доктор питает к Ларусселю,
назначить ему свидание именно в тот час, когда он неизбежно должен был
столкнуться нос к носу с этим человеком? Он дошел до того, что стал убеждать
себя, будто она нарочно подстроила эту встречу, чтобы от него избавиться.
После того как он неделю за неделей писал ей - и тут же рвал - самые
яростные и самые безумные письма, он наконец отправил ей короткое и сухое
послание, в котором сообщал, что поскольку она не могла решиться хотя бы
один раз побыть дома днем, это, несомненно, означает, что чувствует она себя
как нельзя лучше, а посему вовсе не нуждается в том, чтобы он впредь
занимался ее лечением. Она прислала ему с обратной почтой четыре страницы
извинений и протестов и уведомила, что послезавтра, то есть в воскресенье,
будет ждать его целый день:
"...Господин Ларуссель поедет на бой быков, он знает, что я не большая
охотница до подобных зрелищ. Приходите ко мне пить чай. Буду ждать Вас до