"Франсуа Мориак. Пустыня любви" - читать интересную книгу автора

взгляд! Несмотря на их обоюдное молчание, само время пряло нить, соединявшую
их вернее, чем какое-либо слово или жест. Они чувствовали, что близится час,
когда они обменяются первым словом, но Раймон не предпринимал ничего, чтобы
ускорить его приближение: смиренный раб, он был доволен и тем, что больше не
ощущал на себе цепей. Какая это была огромная радость - стать вдруг другим
человеком. Разве до того, как на него впервые взглянула незнакомка, он не
был просто неопрятным мальчишкой? Всех нас лепили и переделывали женщины,
любившие нас, и пусть они даже недолго были нам верны, мы остаемся их
творением - творением, которого они, впрочем, не признают и которое никогда
не отвечало их мечтам. Не бывает такой любовной, такой дружеской связи,
которая прошла бы через нашу жизнь, не оставив в ней след навечно.
Тридцатипятилетний холостяк Раймон Курреж, сидящий нынче вечером в маленьком
баре на улице Дюфо, не был бы тем, что он есть, если бы в 19.. году, будучи
учеником последнего класса коллежа, не увидел однажды в вечернем трамвае,
как напротив него садится Мария Кросс.

V

Отец первым открыл в Раймоне этого нового человека. Как-то в
воскресенье, на исходе той весны, доктор сел за семейный стол еще более
погруженный в себя, чем обычно, так что едва слышал шумный спор между зятем
и сыном. Речь шла о бое быков, коего Раймон был страстным любителем; сегодня
он ушел с корриды после того, как закололи четвертого быка, боясь пропустить
шестичасовой трамвай, но жертва оказалась напрасной: именно сегодня
незнакомки там не было... "Сегодня же воскресенье, это можно было
предвидеть, изза нее я не досмотрел двух быков". Так он размышлял, когда
лейтенант Баск вдруг произнес:
- Не понимаю, как твой отец позволяет тебе посещать, эту бойню.
Ответ Раймона: "Смешно, когда офицер так боится крови", - развязал
скандал. Доктор вдруг услышал:
- ...Нет, ты посмотри на меня хорошенько!
- Смотрю и вижу молокососа!
- Ах, молокососа? Ну-ка, повтори еще раз!
Оба вскочили, все бросились их разнимать. Мадлена Баск кричала мужу:
- Не отвечай ему, много чести, мало ли что он болтает. Доктор упрашивал
Раймона сесть:
- Садись и ешь, и покончим с этим.
Лейтенант орал, что его обозвали трусом, г-жа Курреж уверяла, что
Раймон вовсе не хотел этого сказать. Тем временем все опять сели: молчаливый
сговор побуждал их поскорее погасить эту вспышку. Интересы семьи внушали им
глубокое отвращение ко всему, что угрожало ее внешнему равновесию. Инстинкт
самосохранения подсказывал этому экипажу, осужденному пожизненно пребывать
на одной галере, что нельзя дать разгореться пожару на борту.
Поэтому в столовой наконец воцарилось молчание. Мелкий дождик, дробно
постукивавший по ступенькам, вдруг перестал, и на притихшее семейство
пахнуло душистой свежестью. Кто-то поспешил сказать: "Становится прохладно".
На что другой голос ответил, что дождик был никудышный, даже пыль не
прибило. Между тем доктор в изумлении разглядывал своего совсем взрослого
сына, о котором в последнее время почти не думал, и едва узнавал его. Как
раз в это воскресенье он покончил с долгим кошмаром, терзавшим его с того